Леонид Млечин - Вожди СССР

Он стал не спеша одеваться. Ольга Аллилуева отгладила ему недавно купленный костюм.

Сергей Яковлевич Аллилуев достал газету:

— Я тут встревожился, когда купил «Петроградский листок». Не читал?

Сталин покачал головой:

— А что там?

— Заметка, которая меня напугала. Читаю:

«Вчера в цирке Модерн при полной, как говорится, аудитории прекрасная Коллонтай читала лекцию. “Что будет 20 октября?»” — спросил кто-то из публики, и Коллонтай ответила: “Будет выступление. Будет свергнуто Временное правительство. Будет вся власть передана Советам”, то есть большевикам. Можно сказать спасибо г-же Коллонтай за своевременное предупреждение. Третьего дня Луначарский клялся, что слухи о выступлении — злая провокация».

Аллилуев отложил газету:

— Чуть ли не дату вооруженного восстания назвали! Разве так можно?

— И что же? Ничего, — снисходительно сказал Сталин. — Наши враги бессильны. Они только красиво говорить умеют. Действовать не умеют. Могли нас в июле передушить, как слепых котят. Духу им не хватило! Выступали, совещались, резолюции принимали… Все профукали. А теперь поздно. Сила на нашей стороне. И когда Зиновьев с Каменевым выступили против вооруженного восстания, это нам на самом деле тоже никак не помешало. Предупредили Временное правительство? А что Керенский может? Ничего! Ему никто не подчиняется. Проступок Зиновьева и Каменева в другом. В партии должна быть железная дисциплина, и все обязаны ей подчиняться. Дисциплина хромает. Людей надо подтянуть. Так что не тревожься, Сергей, нас теперь никто не остановит.

Сталин похлопал Аллилуева по плечу:

— Совершим революцию, пришлю сватов.

Когда он спустился вниз, старик-швейцар, отставной солдат, предупредительно распахнул перед ним тяжелую дверь. Сталин равнодушно кивнул ему и хотел пройти. Словоохотливый швейцар заговорил с ним:

— А я раньше в гостинице работал. Однажды сам Александр Федорович Керенский, председатель Временного правительства, к нам приехал. Я дверь распахнул, а он вместо денег подал мне руку. То ли дело раньше, приедет какой-нибудь генерал да рубль на чай даст. Вот это я понимаю. А то руку сует. На что она мне…

И швейцар выжидающе посмотрел на Сталина.

— Правильно, отец, — одобряюще кивнул Сталин. — Революционно мыслишь.

Он засунул руки в карманы пальто, поднял воротник и зашагал в сторону Смольного.

Младшая дочь Аллилуева Надя, несмотря на октябрьскую свежесть, распахнула окно, чтобы проводить его взглядом.

Политическая жизнь страны сосредоточилась в двух служебных кабинетах.

В одном — у себя в Кремле — сидел в кресле смертельно усталый и очевидно нездоровый Ленин. Он работал из последних сил. Глаза больные, лоб потный, он постоянно вытирал его платком. Действовала только левая рука. Правая, пораженная параличом, бессильно лежала на подлокотнике кресла. Всякое усилие давалось ему с большим трудом. Но Владимир Ильич не хотел на покой.

По другому кабинету — в здании ЦК партии на Воздвиженке (потом аппарат переехал на Старую площадь) — с трубкой в руке расхаживал бодрый и веселый Сталин в новеньком френче. Трубку он держал в левой руке, которая с детских лет плохо сгибалась и разгибалась. Ничего тяжелее трубки он левой рукой держать не мог. Зато правой он действовал крайне энергично.

Присев за стол, Сталин принялся заполнять анкету. В графе «образование» написал: окончил духовную семинарию. И пометил: православную. Он только в одном завидовал Ленину — русский и дворянин. А ему-то еще придется доказывать, что он свой.

Чем хуже чувствовал себя Ленин, с тем большей готовностью он откликался на просьбы тех, кого знал и ценил.

Секретарь доложила Владимиру Ильичу:

— Очень болен Юлий Осипович Мартов. Он плох.

Лидера меньшевиков Юлия Мартова называют «великим неудачником», потому что он потерял свою партию. На Первом съезде Советов в июне 1917 года меньшевиков было в два с половиной раза больше, чем большевиков. Совет рабочих и солдатских депутатов в Петрограде создали меньшевики. Во ВЦИКе меньшевики в сентябре — октябре 1917 года играли ведущую роль.

А после большевистского переворота другие левые социалисты растерялись. Меньшевики не могли понять, как их товарищи по подполью и эмиграции могли узурпировать власть. Сам Мартов был избран членом ВЦИКа, затем депутатом Моссовета. Но умеренность в России не ценится, и меньшевики быстро утратили свои позиции.

— Что врачи говорят? — огорчился Ленин. — Диагноз поставили?

— Туберкулез.

— Так немедленно ехать в Швейцарию, в санаторий!

— Дорогое удовольствие.

— Надо помочь, — констатировал Владимир Ильич. — Почему он сразу ко мне не обратился?

— Вы же знаете щепетильность Юлия Осиповича.

— Попросите Сталина оформить решением политбюро выделение денег — ну, сколько нужно, — Мартову на лечение.

Помощник вошел к генеральному секретарю ЦК партии большевиков с отпечатанным на пишущей машинке проектом решения политбюро.

— Владимир Ильич просил оформить.

Сталин небрежно просмотрел текст и, не подписав, вернул страницу.

— Чтобы я стал тратить деньги на врага рабочего дела? Ищите себе для этого другого секретаря, — ответил он грубо.

— Владимир Ильич будет чрезвычайно расстроен и рассержен, — предупредил помощник.

Сталин только хмыкнул — пренебрежительно. Он не сомневался, что, заняв принципиальную позицию, поступил правильно, по-ленински.

— Слышали новый стишок, Владимир Ильич? — спросила секретарь.

Ленин вопросительно посмотрел на нее.

— А вот. — Она держала в руках свежий номер сатирического журнала:

«Партбилетик, партбилетик, Оставайся с нами.

Ты добудешь нам конфет, Чая с сухарями.

Словно раки на мели

Без тебя мы будем.

Без билета мы нули, А с билетом люди».

Дочитав, спросила:

— Правда, смешно? И похоже на правду.

Она не развеселила Ленина.

От желающих вступить в партию, стоявшую у власти, отбоя не было. Новые люди хлынули в партию. Но они не радовали вождя.

Слова Владимира Ильича можно было принять за жалобу:

— Новое поколение партийцев не очень ко мне прислушивается. Тут интрига сложная. Используют, что умерли Свердлов, Загорский и другие. Есть и предубеждение, и упорная оппозиция, и сугубое недоверие ко мне… Это мне крайне больно. Но это факт… Новые пришли, стариков не знают. Рекомендуешь — не доверяют. Повторяешь рекомендацию — усугубляется недоверие, рождается упорство. «А мы не хотим»!!!

— А что же делать?

— Ничего не остается, — бодрился Ленин, — начать сначала, с боем завоевать новую молодежь.