Ганс Рот - Ад Восточного фронта. Дневники немецкого истребителя танков. 1941–1943

Теперь нам приходится бежать ради спасения жизни! Бежим по колено в снегу, со всех сторон нас обстреливают из винтовок. Совершенно обессиленные, к вечеру мы добираемся в Юнаковку. Невероятно: никто из нас шестерых не получил ни царапины. Господи, помоги нам в будущем!

Село зачистили и сровняли с землей. В лесу следы примерно двухсот партизан или оставшихся красноармейцев. Выяснять это – не наше дело. Место атаки ужасно даже после того, как снег присыпал обезображенные трупы. Разбитые сани, грузовики, машины, мертвые лошади и около 80 убитых венгров лежат на земле. Немецкий автомобиль изрешечен пулями, словно решето. Он припорошен пушистым снегом, словно жалеющим изуродованные тела наших товарищей. Неподалеку посреди искореженного хаоса стоит немецкий грузовик, прокладывавший нам дорогу в снегу. Унтер-офицер и солдаты – мертвы, убиты шрапнелью! И тут я узнаю свой грузовик. Я очень рад. Беглый осмотр показывает, что грузовик был разграблен, но документы на месте. Часть ящиков открыты. Двигатель все еще в порядке, но кузов и крыша сильно повреждены.

Второй грузовик сгорел до самых колес, почерневшее железо в снегу – печальная картина. Но мы рады, что у нас еще есть второй грузовик с ценным грузом. Поздно вечером мы прибываем в Сумы и на время оказываемся в безопасности. Теперь угроза Сумам идет с юга. Далеко на западе противник прорвался и теперь находится рядом с Ромнами, что на полпути между Курском и Киевом.

В это холодное февральское утро воздух абсолютно спокоен. На безоблачном небе встало солнце. Его желто-красный шар резко выделяется на бледном сером небе. Над горизонтом – полосы зеленого цвета с оттенками розового. Ледяной воздух потрескивает. День и ночь играют в снежных лощинах, под солнечными лучами мерцающих синим, таинственным, как свет в пещере. Там, где солнце освещает снег, цвета переливаются в трупную бледность, слегка тронутую ярким, красноватым сполохом.

Не чуя усталых ног, мы месим снег, шесть саней тянут лохматые лошади. Первая запряжена в акью, сани-волокуши, мотающиеся в колее из стороны в сторону. Это безмолвная процессия, знак смерти. На акье лежит драгоценный груз, тело нашего командира, обер-лейтенанта Симона! Оно было с нами на протяжении 18 дней и ночей как символ нашего товарищества. Во время этого вражеские пули свистели над его телом, стремясь уничтожить и нас. Наконец мы прорвались сквозь кольцо красных, и с нами наш обер-лейтенант, и это хорошо!

Теперь мы не можем остановиться. Харьков оставлен под натиском противника. Большие склады и здания взорваны, прекрасные дома постройки царских времен сожжены.

Сталинград – Ростов-на-Дону – Харьков: огромный треугольник теперь в руках красных и потерян для нас. Мы отчаянно цепляемся за каждую деревню и город. Но противник слишком силен. После нескольких часов ожесточенных боев мы вынуждены отступать. Наши лица серы, в наших сердцах – горечь отчаяния. Вспотевшие, опаленные и измученные лошади больше не в силах тянуть даже пустые сани. Наша маленькая группа уменьшается, лишь половина ее еще способна сражаться. Многие раненые и обмороженные солдаты заряжают карабины и стреляют по врагу. Они пробираются сквозь снег, их лица искажены болью. В самый разгар метели некоторые отстают и отбиваются от группы поддержки. Отовсюду ползут танки красных. Их силуэты можно внезапно увидеть по обе стороны дороги. Наши «Штуки» Ю-87 всегда подоспевают вовремя, чтобы выручить нас в этом бедламе. Мы продолжаем метаться по снегу. Все бесполезно! Мы настолько онемели от ледяного холода, что лишились даже воли к жизни. Кого волнуют осколки танковых снарядов и рикошетящие пули вражеских винтовок? Мы устали, невероятно устали.

После относительно сносной погоды вчера и позавчера – температура колебалась от минус 15 до минус 29 градусов – погодные условия внезапно меняются. Свистящий пронизывающий ветер пронзает насквозь, поднимая широкие пласты сухого снега. Грязно-серое небо со словно приклеенным желтым, как лимон, солнцем бледнеет.

Мы встретили другие отступающие части, понесшие такие же, как и мы, потери, и теперь вместе, как значительная боевая сила, пробиваемся на запад. В течение дня мы, сменяя друг друга, сражаемся или спим в сугробах. Ночью пробираемся в обход занятых врагом деревень. Продовольствия и боеприпасов не хватает, но настроение бодрое, потому что со всех сторон продолжаем слышать о новых дивизиях, которые должны атаковать с юга.

Тонкий месяц повис в чернильно-черной ночи. С наступлением темноты мы отрываемся от противника. Сначала дорога завалена сугробами. Затем свист винтовочных пуль и громкие разрывы снарядов в снегу. Наступающие продираются через складки снежной пустыни. Повсюду валяются тела, много убитых. И мы продолжаем идти в бесконечный и болезненный прорыв, несмотря на глубокий снег.

Теперь мы сидим в сыром подвале вокруг бочки из-под топлива, заменяющей печь, и наслаждаемся приятным теплом. Сегодня утром мы прорвали последний заслон красных. На наших шинелях еще не высохла темная кровь от мертвых лошадей, когда нам пришлось залечь вдоль шоссе, укрываясь за их еще теплыми трупами. Эти коренастые и мохнатые степные лошади спасли жизнь многим нашим товарищам.

Но давайте больше не будем об этом думать. На самом деле о прошлом нам даже не хочется вспоминать! Нам хочется просто сидеть молча и, поднося холодные как лед руки к огню, ощущать, как наши тела медленно, очень медленно согреваются. И когда мы смотрим друг на друга, мы пытаемся улыбнуться. Где зима? За дверью? Где ужас? Вероятно, мы преодолели последнее препятствие. На улицах все еще царит смерть. Тяжелая советская артиллерия обстреливает северную часть городка, где мы находимся. Но мы просто сидим вокруг горящего в железной бочке огня и пытаемся улыбаться. Теперь мы в полной безопасности и тоскуем по дому. Мы хотим присоединиться к нашему отважному и мужественному подразделению вермахта. Мы слышали, что они бились храбро.

Но сейчас у нас лишь один вопрос: как нам добраться до Орла? С вещмешками и парой пачек сигарет мы занимаем несколько вагонов-платформ, чтобы отправиться на север в этот прекрасный вечер. («Прекрасный» в этом контексте, разумеется, слово неподходящее, учитывая свирепствующую на железнодорожных путях ледяную метель.) Поездка превращается в бесконечное мытарство, и вновь проносится слух, что это последние недели на Востоке.

Шипящее проклятие «Scheisse» [дерьмо] – ругательство, равно употребляемое генералами и рядовыми, теперь в ходу и у гражданского населения России. Это грубое выражение симптоматично для всего состояния войны. Оно характеризует разочарование и ярость, отвращение и нетерпение. Но все смягчает толика юмора, даже если юмор этот достаточно черный. Однако главное – не отчаиваться, и если мы не едем, если машины вязнут в грязи или снегу, если обледенел пулемет и когда мы отступаем, когда мы не получаем писем с родины, мы употребляем лишь одно слово – «Scheisse».