Петр Яшек - Заключённый с боевиками ИГИЛ

Я повесил трубку. Сотрудники службы безопасности ушли, а я остался ждать. Я был в квартире один. Я сидел, ежеминутно поглядывая на часы. Каждая минута казалась вечностью. Наконец после четырех они вернулись, но к тому времени я уже был уверен, что не успею на самолёт.

Мы сели в автомобиль и поехали в аэропорт Хартума. У меня не было ни паспорта, ни каких-либо других идентифицирующих личность документов. Я задавался вопросом, был ли у сопровождающих меня суданцев хотя бы один из моих паспортов (я прибыл в Хартум с двумя). На миг я вспомнил о своём компьютере, камере и другом имуществе. Если правдой было то, что я получил полное помилование, это должно приравниваться к тому, как будто я никогда не совершал преступления. А это означает, что наказание в виде конфискации этих предметов также аннулировано… по крайней мере, теоретически. Однако я не хотел рисковать и, спрашивая об этом, оскорбить своих сопровождающих. (Помиловали меня или нет, я никогда больше не видел этих предметов. Возможно, сейчас кто-то из чиновников НСРБ снимает моей камерой замечательные видео!)

Я также вспомнил свою поездку в аэропорт в шаттле отеля пятнадцатью месяцами раньше и молился, чтобы это путешествие закончилось не так, как то.

Наконец мы прибыли в аэропорт. Мои сопровождающие были одеты в гражданскую одежду и солнцезащитные очки, и вскоре я понял, что они хотят выдать себя за служащих аэропорта. Они предъявили удостоверения и проехали в зону безопасности аэропорта. Меня вывели из машины, и мы направились в VIP-зону, где меня ждали офицеры чешской разведки, один из которых год назад приезжал в Национальный клуб НСРБ вместе с двумя врачами из чешской разведки.

Два офицера НСРБ проследовали за мной через зал. Одного из них я узнал: он был из тюрьмы НСРБ — человек, который фотографировал меня сразу после ареста.

Врачи прибыли подготовленными: всё, что они привезли с собой, напоминало полевой госпиталь. Они провели полный физический осмотр, подключили меня к электрокардиографу, измерили уровень кислорода в крови и предложили мне специальные регидратационные напитки с электролитами. От сотрудника консульского отдела чешского посольства они узнали, что моё поведение вполне адекватно и что умственно я, должно быть, не пострадал. Однако их беспокоила возможность обезвоживания организма.

Два офицера НСРБ удивлённо уставились на меня. Я был уверен, что, по их мнению, такое пристальное внимание врачей чешской разведки только доказывало, что я был шпионом.

После медицинского осмотра мы начали ждать. Я узнал, что скоро прибудет министр иностранных дел Чехии, и мы вернёмся в Прагу на его самолёте. «Мне нужно в туалет», — только и смог произнести я.

В туалете я вытащил свой мобильный телефон и тихо позвонил Ванде. После вызывающего страх звонка тремя днями ранее она испытала огромное облегчение, снова услышав мой голос. Ванда следила за расписанием поездок министра иностранных дел на его официальном сайте и знала, что 26-го числа он отправился в однодневную поездку в Судан. Если поездка пройдёт по плану, она ожидала, что через несколько часов я смогу вернуться домой.

«Я в аэропорту, — едва сдерживая нетерпение, сказал я, — и, похоже, что мы скоро вылетим. Мы ждём министра и его команду».

Вскоре я понял, что мой телефонный звонок был рискованным решением. Когда нам сообщили, что министр иностранных дел уже на подъезде, мы вышли из зала ожидания. Офицеры суданской службы безопасности сопровождали нас до трапа самолёта, который представлял собой огромное судно, принадлежащее чешскому государству и предназначенное для официальных правительственных визитов. Мы сели в самолёт, и я попросил разрешения сделать звонок жене.

— Лучше не надо. Пожалуйста! — запротестовал сотрудник чешской разведки. — Вы и так совершили большую ошибку, позвонив жене из туалета.

Шаткие переговоры о моём освобождении завершились всего за день до этого, и офицеры понимали, что пока мы не поднимемся в воздух, может произойти всё, что угодно.

Я откинулся на мягкое кожаное сиденье самолёта с отрезвляющим осознанием того, что несколько минут тому назад собственноручно мог сорвать своё освобождение. Через сорок пять минут прибыл министр иностранных дел вместе с сопровождавшей его командой. Я был несколько обеспокоен тем, как он отнесётся ко мне. Я слышал от своей семьи, что однажды он публично заявил, что, взяв на себя риск документировать нарушение прав преследуемых христиан в Судане, я должен был ожидать неприятностей. Я думал, он имел в виду, что я сам виноват, потому что решил поехать в такую опасную страну, как Судан.

Министр Любомир Заоралек вошёл в самолёт, улыбнулся мне и произнёс:

— Господин Яшек, добро пожаловать на борт самолёта ВВС Чешской Республики! Прежде всего, я хотел бы передать приветствия от моих друзей из церкви «Братья во Христе» города Мост, которые много рассказывали мне о вашей гуманитарной работе. Я действительно очень ценю то, что вы делаете.

Лёд полностью растаял, и я пожал ему руку. После этого начали представляться его пресс-секретарь и другие сотрудники.

Наш рейс в Прагу занял чуть больше шести часов. Министр Заоралек пересел со своего кресла в бизнес-классе ко мне. Около двух часов он подробно расспрашивал меня об ужасном времени, проведённом в тюрьме. Он молча выслушал меня, а затем посмотрел в глаза и произнёс слова, выразившие глубокое понимание того, через что я прошёл, и подводящие итог того, что, как я надеюсь, было правдой:

— Я слушаю вас и держу пари, что вы берёте пример не с кого иного, как с самого апостола Павла.

Вечером 26 февраля телефон Ванды снова зазвонил. На другом конце линии был сотрудник чешского консульства Ярослав Вейрич. Он сообщил замечательную новость: «Петр в самолёте». Ванда заплакала и крепко обняла детей. Вместе они возблагодарили Господа и начали поспешно передавать радостную весть христианам, которые молились и постились за меня в течение четырнадцати долгих месяцев.

Моей семье было известно, что борт, на котором я находился, приземлится на военном аэродроме в Праге, и там они не смогут меня увидеть. Поэтому они поехали сразу в военный госпиталь и с нетерпением ждали там.

Когда я сошёл по трапу несколько часов спустя, на пресс-конференцию собралась толпа журналистов. В море микрофонов у меня была возможность поблагодарить министра иностранных дел за его напряжённую и последовательную работу по ведению переговоров о моём освобождении.

— Я понимаю, насколько это должно было быть трудно, — продолжил я, — в стране, президент которой признан преступником, разыскиваемым Международным уголовным судом.