Владимир Высоцкий - Песни и стихи. Том 1

Как из кожи, мои капитаны.

Мне теперь не выйти в море

И не встретить их в порту.

Ах, мой вечный санаторий,

Как оскомина во рту.

Капитаны мне скажут: «Давай, не реви!»

Ну, а я не реву — волком вою.

Вы ж не просто с собою мои песни несли —

Вы везли мою душу с собою.

Вас встречали в порту толпы верных друзей,

И я с вами делил ваши лавры.

Мне казалось, я тоже сходил с кораблей

В эти токио, гамбурги, гавры.

Вам теперь не выйти в море,

Мне не встретить вас в порту.

Ах, мой вечный санаторий,

Как оскомина во рту.

Я надеюсь, что море сильней площадей

И прочнее домов из бетона.

Море — лучший колдун, чем земной чародей,

И я встречу вас из Лиссабона.

Я механиков вижу во сне, шкиперов

Вижу я, что не бесятся с жира —

Капитаны по сходМям идут с танкеров,

С сухогрузов, да и с пассажиров.

Нет, я снова выйду в море

Или встречу их в порту.

К чёрту вечный санаторий,

И оскомину во рту.

Всему на свете приходят сроки,

А соль морская въедлива, как чёрт.

Два мрачных судна стояли в доке,

Стояли рядом, просто к борту борт.

Та, что поменьше, вбок кривила трубы

И пожимала баком и кормой:

Какого типа этот тип, какой он грубый,

Корявый, ржавый, просто никакой.

В упор не видели друг друга оба судна

И ненавидели друг друга обоюдно.

Он в аварийном был состояньи,

Но и она не новая отнюдь,

Так что увидишь на расстояньи —

С испуга можно взять и затонуть.

Тот, что побольше, мёрз от отвращенья,

Хоть был железный малый с крепким дном.

Все двадцать тысяч водоизмещенья

От возмущенья содрогались в нём.

И так обидели друг друга эти судна,

Что ненавидели друг друга обоюдно.

Прошли недели, их подлатали,

По ржавыми швам шпаклёвщики прошли,

И ватерлинией вдоль талий

Перевязали корабли.

Пословица звучит витиевато:

Не восхищайся прошлогодним небом,

Не возвращайся, где был рай когда-то,

И брось дурить, иди туда, где не был.

Там что творит одна природа с нами,

Туда добраться трудно и молве,

Там каждый встречный, что ему цунами,

Со штормами в душе и в голове.

Покой здесь, правда, ни за что не купишь,

Но ты вернёшься, — говорят ребята,

Наперекор пословице поступишь —

Придёшь туда, где встретил их когда-то.

Здесь что творит одна природа с нами,

Сюда добраться трудно и молве,

Здесь иногда рождаются цунами

И рушат всё в душе и в голове.

На море штиль, но в мире нет покоя,

Локатор ищет цель за облаками.

Тревога, если что-нибудь такое,

Или сигнал «Внимание, цунами!»

Я нынче поднимаю тост с друзьями,

Цунами, равнодушная волна.

Бывают беды пострашней цунами

И радости сильнее, чем она.

В день, когда мы, поддержкой земли заручась,

По высокой воде, по солёной своей

Выйдем точно в назначенный час,

Море станет укачивать нас,

Словно мать непутёвых детей.

Волны будут работать, и в поте лица

Корабельные наши борта иссекут.

Торопливо машины начнут месяца

Составлять из ритмичных секунд.

А кругом только водная гладь-благодать,

И на длинные мили кругом ни души,

Оттого морякам тяжело привыкать

Засыпать после качки в домашней тиши.

Наши будни без праздников, без выходных,

В море нам и без отдыха хватит помех,

Мы подруг забываем своих,

Им до нас, нам подчас не до них,

Да простят они нам этот грех.

Нет, неправда, вздыхаем о них у кормы,

И во сне имена повторяем тайком.

Здесь совсем не за юбкой гоняемся мы,

Не за счастьем, а за косяком.

А кругом только водная гладь-благодать,

Ни заборов, ни стен, хоть паши, хоть пляши,

Оттого морякам тяжело привыкать

Засыпать после качки в уютной тиши.

Говорят, что плывём мы за длинным рублём.

Кстати, длинных рублей просто так не добыть,

Но мы в море за морем плывём,

И ещё за единственным днём,

О котором потом не забыть.

И когда из другой непохожей весны

Мы к родному причалу спешим прямиком,

Растворятся морские ворота страны

Перед каждым своим моряком.

Здесь кругом только водная гладь-благодать,

И вестей никаких — сколько нам ни пиши.

Но потом морякам тяжело привыкать

Засыпать после качки в уютной тиши.

Всякий раз приплываем, с землёй обручась,

С этой самою верной невестой своей,

Но приходим в назначенный час,

Как бы там ни баюкало нас

Море, мать непутёвых детей.

Вот маяк нам забыл подморгнуть с высоты,

Только пялит глаза — ошалел, обалдел,

Он увидел, как траулер стал на винты.

Обороты врубив на предел.

А на пирсе стоять — всё равно благодать,

Икачаться на суше до крика души,

Нам, вернувшимся, не привыкать привыкать

После громких штормов к долгожданной тиши.

Во время репетиции перед последним выступлением в Нью-Йорке

Фото Игоря Высоцкого

Стоял тот дом всем жителям знакомый.

Его ещё Наполеон застал.

Но вот его назначили для слома,

Жильцы давно уехали из дома,

Но дом пока стоял.

Холодно, холодно, холодно в доме.

Парадное давно не открывалось,

Мальчишки окна выбили уже,

И штукатурка всюду осыпалась,

Но что-то в этом доме оставалось

На третьем этаже.

Ахало, охало, ухало в доме.

И дети часто жаловались маме

И обходили дом тот стороной.

Объединясь с соседними дворами,

Вооружась лопатами, ломами,

Вошли туда гурьбой

Дворники, дворники, дворники. Тихо!

Они стоят и недоумевают,

Назад спешат, боязни не тая,—

Вдруг там Наполеона дух витает,

А может, это просто слуховая

Галлюцинация?

Боязно, боязно, боязно дворникам.

Но наконец приказ о доме вышел,

И вот рабочий — тот, что дом ломал —

Ударил с маху гирею по крыше,

А после клялся, будто бы услышал,

Как кто-то застонал

Жалобно, жалобно, жалобно в доме.

От страха дети больше не трясутся,

Нет дома, что два века простоял.

И скоро здесь по плану реконструкций

Ввысь этажей десятки вознесутся —

Бетон, стекло, металл.

Весело, здорово, красочно будет.

Наш Федя с детства связан был с землёю,

Домой таскал и щебень и гранит.

Однажды он принёс домой такое,

Что мама с папой плакали навзрыд.

Студентом Федя очень был настроен

Поднять археологию на щит.

Он в институт притаскивал такое,

Что мы кругом все плакали навзрыд.

Привёз он как-то с практики два ржавых экспонатика