Владимир Высоцкий - Песни и стихи. Том 1

В грязь втоптаны знамёна — славный шёлк,

Фельдмаршальские жезлы и протезы.

Ах, славный полк. Да был ли славный полк,

В котором сплошь одни головорезы?

А фюрер кричал, от завода бледнея,

Стуча по своим телесам.

Что если бы не было этих евреев,

То он бы их выдумал сам.

Но вот запускают ракеты

Евреи из нашей страны…

А гетто — вы помните гетто

Во время и после войны?

Чтоб не было следов, повсюду подмели,

Ругайте же меня, позорьте и трезвоньте.

Мой финиш горизонт, а лента — край земли.

Я должен первым быть на горизонте.

Условия пари одобрили не все,

И руки разбивали неохотно.

Условье таково чтоб ехать по шоссе,

И только по шоссе, бесповоротно.

Наматываю мили на кардан

И еду параллельно проводам.

Но то и дело тень перед мотором

То чёрный кот, то кто-то в чём-то чёрном.

Я знаю, мне не раз в колёса палки ткнут.

Догадываюсь, в чём и как меня обманут.

Я знаю, где мой бег с ухмылкой пресекут

И где через дорогу трое натянут.

Но стрелки я топлю — на этих скоростях

Песчинка обретает силу пули.

И я сжимаю руль до судорог в кистях —

Успеть, пока болты не затянули.

Наматываю мили на кардан,

И еду вертикально к проводам.

Завинчивают гайки, побыстрее!

Не то поднимут трос как раз, где шея.

И плавится асфальт, протекторы скрипят,

Под ложечкой сосёт от близости развязки.

Я голой грудью рву натянутый канат,

Я жив! Снимите чёрные повязки.

Кто вынудил меня на жёсткое пари,

Нечистоплотный в споре и расчётах?

Азарт меня пьянит, но, как ни говори,

Я торможу на скользких поворотах.

Наматываю мили на кардан

Назло канатам, тросам, проводам.

Вы только проигравших урезоньте,

Когда я появлюсь на горизонте.

Мой финиш, горизонт, по-прежнему далёк,

Я ленту не порвал, но я покончил с тросом,

Канат не пересёк мой шейный позвонок,—

Но из кустов стреляют по колёсам.

Меня ведь не рубли на гонку завели —

Меня просили: миг не проворонь ты.

Узнай, а есть предел там, на краю Земли,

И можно ли раздвинуть горизонты.

Наматываю мили на кардан

И пулю в скат влепить себе не дам.

Но тормоза отказывают. Кода!

Я горизонт промахиваю с хода.

Была пора — я рвался в первый ряд,

И это всё от недопониманья.

Но с некоторых пор сажусь назад,

Там, впереди, как в спину автомат,

Тяжёлый взгляд, недоброе дыханье.

Может, сзади и не так красиво.

Но намного шире кругозор.

Больше и разбег, и перспектива,

И ещё надёжность и обзор.

Стволы глазищ числом до десяти.

Как дула на мишень, но на живую.

Затылок мой от взглядов не спасти,

И сзади так удобно нанести

Обиду или рану ножевую.

Припев

Мне вреден первый ряд и, говорят.

От мыслей этих я в ненастье ною.

Уж лучше где темней в последний ряд.

Отсюда больше нет пути назад,

И за спиной стоит стена стеною.

Припев

И пусть хоть реки утекут воды.

Пусть будут в пух засалены перины.

До лысин, до седин, до бороды

Не выходите в первые ряды

И не стремитесь в примы-балерины.

Припев

Надёжно сзади, но бывают дни,

Я говорю себе, что выйду червой.

Не стоит вечно пребывать в тени,

С последним рядом долго не тяни,

А постепенно пробирайся в первый.

Припев

Кто кончил жизнь трагически, тот истинный поэт,

А если раньше срока в полной мере.

На цифре 26 один шагнул под под пистолет.

Другой же в петлю слазил в «Англетере».

А в 33 Христу — он был поэт, он говорил:

Да не убий, убьёшь везде найду, мол.

Но гвозди ему в руки, чтоб чего не сотворил.

Чтоб не писал и ни о чём не думал.

При цифре 37 с меня в момент слетает хмель,

Вот и сейчас, как холодом подуло,—

Под эту цифру Пушкин подгадал себе дуэль,

И Маяковский лёг виском на дуло.

Задержимся на цифре 37, коварен Бог,

Ребром вопрос поставил: или-или…

На этом рубеже легли и Байрон, и Рембо…

А нынешние как-то проскочили.

Дуэль не состоялась или перенесена,

А в 33 распяли, но не сильно,

А в 37 не кровь, да что там кровь — и седина

Испачкала виски не так обильно.

Слабо стреляться! В пятки, мол, давно ушла душа…

Терпенье, психопаты и кликуши.

Поэты ходят пятками по лезвию ножа

И режут в кровь свои босые души.

На слово «длинношеее» в конце пришлось три «е» —

Укоротить поэта, вывод ясен.

И нож в него, но счастлив он висеть на острие,

Зарезанный за то, что был опасен.

Жалею вас, приверженцы фатальных дат и цифр,

Томитесь, как наложницы в гареме.

Срок жизни увеличился, и может быть, концы

Поэтов… отодвинулись на время.

Будут и стихи, и математика.

Почести, долги, неравный бой.

Нынче ж оловянные солдатики

Здесь, на старой карте, стали в строй.

Лучше бы уж он держал в казарме их.

Но ведь на войне, как на войне —

Падают бойцы в обеих армиях

Поровну на каждой стороне.

Может быть, пробелы в воспитании

И в образованьи слабина,—

Но не может выиграть кампании

Та или другая сторона.

Совести проблемы окаянные,

Как перед собой не согрешить?

Тут и там солдаты оловянные,

Как решить, кто должен победить.

И какая, к дьяволу, стратегия,

И какая тактика, к чертям?

Вот сдалась нейтральная Норвегия

Ордам оловянных египтян.

Левою рукою Скандинавия

Лишена престижа своего,

Но рука решительная правая

Вмиг восстановила статус кво.

Где вы, легкомысленные гении,

Или вам являться недосуг?

Где вы, проигравшие сражения

Просто, не испытывая мук?

Или вы, несущие в венце зарю

Битв, побед, триумфов и могил,

Где вы, уподобленные Цезарю,

Кто пришёл, увидел, победил?

Сколько б не предпринимали армии

Контратак, прорывов и бросков,—

Всё равно на каждом полушарии

Поровну игрушечных бойцов.

Мучается полководец маленький,

Непосильной ношей отягчён.

Вышедший в громадные начальники

Шестилетний мой Наполеон.

Чтобы прекратить его мучения,

Ровно половину тех солдат

Я покрасил в синий — шутка гения.

Утром вижу — синие лежат.

Счастлив я успехами такими, но

Мысль одна с тех пор меня гнетёт:

Как решил он, чтоб погибли именно

Синие, а не наоборот.

Я весь в свету, доступен всем глазам,

Я приступил к привычной процедуре —

Я к микрофону стал, как к образам,

Нет, нет, сегодня — точно к амбразуре.

И микрофону я не по нутру —

Да голос мой любому опостылит.

Уверен, если где-то я совру,

Он ложь мою безжалостно усилит.