Махатма Ганди - Моя жизнь, или История моих экспериментов с истиной

Одним из мероприятий стала посадка деревьев. Многие делали это напоказ, чтобы угодить чиновникам. Я попытался объяснять людям, что посадка деревьев не обязательна и является лишь одним из многих предложенных мероприятий; к ней следует относиться серьезно или не браться за нее вообще. У меня сложилось впечатление, что над моими словами просто посмеиваются. Помню, с каким торжественным чувством я сам посадил дерево, как тщательно затем поливал его и ухаживал за ним.

С тем же чувством я научил своих собственных детей петь национальный гимн. Я научил этому и студентов местного педагогического колледжа, вот только запамятовал, было ли это по случаю празднования шестидесятилетия правления королевы Виктории или по случаю коронования короля Эдуарда VII императором Индии. Однако позже текст гимна стал вызывать у меня противоречивые чувства. Когда я глубже понял ахимсу, я стал более осторожным в своих мыслях и словах. Меня особенно тревожили эти строки:

Я поделился своими чувствами с доктором Бутом, и он согласился, что не к лицу человеку, верующему в ахимсу, распевать подобные строки. Как могли мы считать так называемых «врагов» королевы «коварными»? Или они непременно неправы, лишь потому что являются врагами? Только у Бога могли мы просить справедливости. Доктор Бут полностью разделял мое мнение и даже сочинил для своей паствы новый гимн. Но о докторе Буте я подробнее расскажу ниже.

Кроме преданности, во мне глубоко укоренилась и склонность ухаживать за немощными. Я любил ухаживать за больными, будь то мои друзья или незнакомцы.

Пока я писал брошюру в Раджкоте, у меня появилась возможность ненадолго съездить в Бомбей. Я собирался воздействовать на общественное мнение в городах через митинги, и первым из этих городов стал Бомбей. Сначала я встретился там с судьей Ранаде, который выслушал меня очень внимательно и порекомендовал обратиться к сэру Ферозшаху Мехте. Затем состоялась моя встреча с судьей Бадруддином Тьябджи, который дал мне такой же совет.

— Судья Ранаде и я сам не многим можем помочь вам, — сказал он. — Вы понимаете сложность нашего положения. Мы не имеем права принимать активное участие в общественных мероприятиях, хотя наши симпатии на вашей стороне. Помочь вам может только сэр Ферозшах Мехта.

Я и сам, разумеется, хотел встретиться с сэром Ферозшахом Мехтой, и тот факт, что два столь важных человека порекомендовали обратиться именно к нему, наилучшим образом свидетельствовал об огромном влиянии, которое оказывал на общественное мнение сэр Ферозшах. В назначенное время я встретился с ним, причем приготовился испытать в его присутствии трепетное восхищение. Я знал, как его называют в народе, и понимал, что предстану перед «Бомбейским львом» и «Некоронованным королем округа». Однако этот король нисколько не подавлял. Он принял меня, и встреча эта была больше похожа на встречу любящего отца с повзрослевшим сыном. Она состоялась у него в конторе. Присутствовали несколько его близких друзей и последователей. Среди них были мистер Д. Е. Вача и мистер Кама, которым меня представили. О мистере Вача я уже много слышал прежде. Его считали правой рукой сэра Ферозшаха, а адвокат Вирчанд Ганди охарактеризовал его как выдающегося эксперта в области статистики. Мне мистер Вача сказал следующее:

— Ганди, нам непременно будет нужно встретиться с вами снова.

На все эти церемонии ушло не более двух минут. Затем сэр Ферозшах очень серьезно выслушал меня. Я рассказал ему о своих встречах с судьями Ранаде и Тьябджи.

— Ганди, — сказал он затем, — я вижу, что должен помочь вам. Я сам созову здесь митинг.

После чего он обратился к своему секретарю мистеру Мунши и распорядился назначить день митинга. День был назначен, и сэр Ферозшах распрощался со мной, пригласив навестить его еще раз накануне митинга. Этот разговор рассеял все мои тревоги, и я ушел в превосходном настроении.

В Бомбее я навестил своего зятя, прикованного болезнью к постели. Он был крайне ограничен в средствах, а моя сестра (его жена) не умела как следует ухаживать за ним. Болезнь была нешуточной, и я предложил перевезти его в Раджкот. Он согласился, и я вернулся домой вместе с сестрой и ее мужем. Болел он гораздо дольше, чем я ожидал. Я поместил зятя в своей спальне и оставался рядом с ним днем и ночью. Часто мне приходилось бодрствовать по ночам и ухаживать за ним, одновременно ухитряясь проделывать необходимую работу по южноафриканскому вопросу. Через некоторое время мой пациент все же скончался, но мне послужила утешением мысль, что я мог заботиться о нем в последние дни его жизни.

Желание ухаживать за больными постепенно перешло в подлинную страсть. Я даже нередко пренебрегал своими основными обязанностями ради этого и иногда привлекал к уходу не только жену, но и всех домочадцев.

Такая работа лишена смысла, если ты не получаешь от нее никакой радости. Когда ты ухаживаешь напоказ или из страха перед общественным мнением, это лишь удручает больного и лишает его присутствия духа. Подобное служение не помогает ни тебе, ни ему. Но все остальные удовольствия и радости жизни меркнут, когда служишь человеку с искренней радостью.

Так случилось, что на следующий день после смерти зятя мне пришлось отправиться в Бомбей на митинг. У меня практически не было времени, чтобы продумать свою речь. Я чувствовал себя совершенно изможденным после многочисленных дней и ночей тревожного бдения у ложа больного, и даже мой голос охрип. Однако я поехал в Бомбей, целиком полагаясь на помощь Бога. О том, чтобы успеть написать речь, я и не мечтал.

Подчиняясь указанию сэра Ферозшаха, я прибыл к нему в контору в пять часов вечера накануне митинга.

— Ваша речь готова, Ганди? — спросил он.

— Нет, сэр, — ответил я, чувствуя, как начинаю дрожать от волнения. — Я решил выступить экспромтом.

— Для Бомбея это не годится. Местные журналисты пользуются дурной репутацией, и, если мы хотим извлечь из митинга какую-то пользу, ваша речь должна быть готова и напечатана еще до наступления завтрашнего утра. Надеюсь, вы справитесь вовремя?

Нервничая, я ответил, что постараюсь.

— В таком случае скажите мне, когда мистеру Мунши зайти к вам за рукописью?

— В одиннадцать часов сегодня же, — сказал я.

Прибыв назавтра к началу митинга, я понял всю мудрость совета сэра Ферозшаха. Митинг проходил в актовом зале института сэра Ковасджи Джехангира. Мне рассказывали, что, когда там выступает Ферозшах Мехта, зал заполнен до отказа — в основном студентами, желающими послушать его. Это мероприятие стало моим первым митингом. Я сразу понял, что многие меня не услышат, и задрожал, когда начал читать свою речь. Сэр Ферозшах подбадривал меня и постоянно просил читать громче и еще громче. Но я лишь сильнее смущался, и мой голос звучал все тише и глуше.