Махатма Ганди - Моя жизнь, или История моих экспериментов с истиной

Однако, признавая необходимость дать молодым людям общее образование, я начал вести занятия в классах, опираясь на помощь Калленбаха и Прагджи Десаи. Точно так же я не позволял себе недооценивать важность физического воспитания. Дети получали его, выполняя свои повседневные обязанности. На ферме не было прислуги, и всю работу, от приготовления пищи до очистки отхожих мест, делали ее обитатели. Приходилось ухаживать за множеством фруктовых деревьев, заниматься садоводством вообще. Мистер Каллебах любил возиться в саду и приобрел ценный опыт, когда работал в одном из правительственных образцовых садоводческих хозяйств. Все, молодые и пожилые, кто не был занят на кухне, обязательно уделяли время садоводству. Причем дети делали бо́льшую часть работы — рыли ямы, рубили деревья и переносили тяжести. Это и было физическими упражнениями. Труд доставлял им удовольствие, и потому они обычно не нуждались в других упражнениях или даже играх. Конечно, иногда кое-кто из них, а порой все сразу притворялись больными и увиливали от работы. В одних случаях я поддавался на их уловки, но в других проявлял строгость. Не скажу, что им она нравилась, но не помню, чтобы они перечили мне. Когда бы ни приходилось быть строгим, я приводил аргументы и убеждал их, насколько неправильно так относиться к работе. Однако убеждение действовало недолго, и уже скоро они бросали работу и отправлялись играть. И все равно я прекрасно ладил с ними, а они укрепляли себя физически. На ферме очень редко кто-нибудь болел, хотя следует отметить, что этому во многом способствовали свежий воздух, хорошая вода и регулярное питание.

Несколько слов о профессиональном обучении. Я хотел обучить каждого из детей какой-либо простой профессии. Для этого мистер Калленбах отправился в монастырь траппистов и научился делать обувь. Я перенял ремесло у него и сам принялся учить всех желающих. У мистера Калленбаха имелся кое-какой опыт в плотничьем деле, а среди обитателей фермы нашелся еще один специалист в этой области, и мы смогли открыть небольшой учебный класс для будущих плотников. Кроме того, почти все наши дети уже умели готовить пищу.

И тем не менее все это оказалось им в новинку. Они и представить себе не могли, что станут обучаться стольким предметам, потому что стандартное образование, которое получали индийские дети в Южной Африке, сводилось к умению читать, писать и считать.

На ферме Толстого мы взяли себе за правило не просить детей сделать то, чего не стал бы требовать от них учитель, а потому, когда им поручали выполнить какую-либо работу, рядом всегда находился наставник, трудившийся вместе с ними. И чему бы ни обучались дети, учеба доставляла им удовольствие.

Об общем образовании и выработке характера мы еще поговорим в последующих главах.

В предыдущей главе я показал, как мы попытались дать детям духовное воспитание, а также профессиональное образование на ферме Толстого. Хотя я не был вполне удовлетворен этим, можно сказать, что мы успешно справились с поставленной задачей.

Дать общее образование оказалось труднее. У меня не было ни ресурсов, ни необходимой литературы. Более того, мне постоянно не хватало времени. Физический труд очень утомлял меня к концу дня, и часто мне приходилось проводить уроки в тот момент, когда я больше всего нуждался в отдыхе. Вместо того чтобы прийти в класс бодрым, я с трудом не позволял себе уснуть. Утром я работал на ферме и хлопотал по хозяйству, а потому школьные занятия могли начинаться только в середине дня, после обеда. Другого времени для уроков попросту не было.

Было решено проводить по три урока в день. Изучались хинди, тамильский язык, гуджарати и урду, причем обучение приходилось вести на родных языках детей. Преподавался также и английский язык. К тому же индусских гуджаратских детей необходимо было хотя бы немного познакомить с санскритом. И, конечно, всем ученикам нужно было дать общие представления об истории, географии и арифметике.

Я попытался преподавать тамильский язык и урду. Некоторые познания в тамильском языке я приобрел во время путешествий и в тюрьме, но мне также очень помог прекрасный учебник Поупа, дальше которого я не продвинулся. Письменный урду я немного усвоил за время одного из морских путешествий, а устно мне приходилось ограничиваться знакомыми персидскими и арабскими словами, услышанными мной от друзей-мусульман. Все мое знание санскрита сводилось к тому, чему я научился в средней школе, и даже мой уровень гуджарати не превосходил обычного школьного.

Вот и весь капитал, с которым мне пришлось приступить к занятиям. По бедности подготовки мои коллеги превзошли меня. Впрочем, любовь к языкам родной страны, уверенность в своих педагогических способностях, невежество учеников, а также их великодушие помогли мне.

Наши мальчики-тамилы родились уже в Южной Африке, поэтому плохо знали родной язык, а писать не могли и вовсе. Пришлось преподать им письмо и основы грамматики, что оказалось довольно легко. Ученики знали, что превосходят меня в разговорном тамильском языке, и потому становились моими переводчиками, когда ко мне приходили не знавшие по-английски тамилы. Я радостно справлялся со своими обязанностями, потому что никогда не пытался скрыть от учеников свое невежество. Я всегда был с ними искренним. Вот почему, оставаясь невежественным в языках, я все равно заслужил их любовь и уважение. Немного легче было обучать урду мальчиков-мусульман. Они знали письмо, а мне оставалось только заинтересовать их чтением и поработать над их почерками.

Бо́льшая часть детей были неграмотными и невоспитанными. Во время работы я понял, что в общем-то мало чему могу научить их. Я лишь мог бороться с их ленью и следить за занятиями. Так как с этим я неплохо справлялся, я объединил изучавших разные предметы детей различных возрастов в одной комнате.

В учебниках, о которых столько говорят, я никогда не нуждался. Кажется, мы не пользовались даже теми из них, которые имелись в нашем распоряжении. Я не считал нужным перегружать своих школьников пособиями. Я всегда думал, что настоящий учебник для ученика — это его преподаватель. У меня в памяти осталось очень мало из того, чему учителя научили меня по книгам, но я и сейчас живо помню вещи, которым они научили меня независимо от учебников.

Дети воспринимают гораздо больше материала и с меньшим трудом на слух, чем зрительно. С моими учениками мы едва ли прочитали какой-то учебник от корки до корки. Но я смог передать им своими словами все, что почерпнул из различной литературы, и, смею надеяться, они и сейчас помнят это. Они с трудом запоминали прочитанное в учебниках, но все, о чем я рассказывал им, могли с легкостью затем повторить. Чтение было для них скучной обязанностью, а мои истории — удовольствием, если только я не ошибался и не выбирал неинтересную для них тему. А по тем вопросам, которые они задавали мне потом, я мог понять, насколько они сообразительны.