Николай Козлов - Хранить вечно

В изобилии снабжал их съестными припасами и табаком американский Красный Крест через Робинса, а пронырливый помощник британского уполномоченного в Москве Гикс заблаговременно, когда в столице грабили винные подвалы, обзавелся великолепным погребком.

Теперь все кончилось. Робинса еще в мае отозвали в Штаты держать ответ «за сочувствие красным». Становилось все труднее добывать свежее масло и зелень, и без так заметно сократившихся до чуть ли не аптекарской дозы продуктов, которыми продолжал снабжать британскую миссию американский Красный Крест, Локкарту пришлось бы туго. Кончилось тем, что миссию выселили из гостиницы «Метрополь».

С квартирой кое-как уладилось. По поводу провианта пришлось «поднажать» на американский Красный Крест, а Гиксу — почаще бегать на черный рынок и шнырять по Сухаревке. Но вот нормальные отношения со страной, где был аккредитован Локкарт, никак не налаживались.

В августе Локкарт записал в дневнике:

4 августа Москва неистовствовала — союзники высадились в Архангельске.

Митингующие люди не раз окружали дом, где раньше размещалась английская миссия. С разными весьма увесистыми предметами в руках вид у них был довольно воинственный. Сейчас трудно было гарантировать дипломатическую неприкосновенность.

Бушующая толпа не хотела знать подобные тонкости. Но убедившись, что английской миссии в отеле уже нет, возбужденные люди с натруженными руками расходились, отпуская по ее адресу такие выражения, которые Локкарт не рискнул бы воспроизвести при английских леди.

Хотя главными поджигателями военной интервенции в России по существу стали Френсис и Нуланс, а об истинных намерениях Черчилля пока никто в России не знал — военный министр Великобритании не торопился их разглашать, — отвечать за все пришлось Локкарту.

Вместе с тем к правительству Соединенных Штатов большевики по-прежнему относились с симпатией. Русские считали лидеров американцев наиболее лояльными, и многие продолжали так думать даже после высадки экспедиционного корпуса генерала Гревса. Английские же правительство давно котировалось как архиреакциониое.

«Такого мнения придерживается и сам Ленин», — подумал Локкарт, вспомнив о встрече с ним и его слова в начале весны, когда германская военщина готовилась свергнуть Советское правительство, если русские откажутся ратифицировать Брестский мир.

Сразу же Локкарт послал телеграмму в Форин-оффис [8] Форин-оффис — английское министерство иностранных дел. , изложив содержание беседы с Лениным. Сначала ответом было зловещее молчание. Потом пришла депеша. Расшифровав ее, Локкарт убедился, что его инициатива осмеяна, а сам он становится в Форин-оффис крайне непопулярным.

В ответной депеше излагалась точка зрения военного эксперта по русским делам. Он полагал, что России сейчас требуется только одно — небольшая, но решительная группа английских офицеров, способная возглавить лояльных русских, которые быстро покончат с большевиками.

5 марта Локкарт отправил в Лондон последнюю телеграмму с соображениями о необходимости признать Советское правительство.

Еще ни разу с начала революции обстановка в России не была столь благоприятна для союзников, и этому способствовали те вопиющие условия мира, которые немцы навязали русским… Если правительство его величества не хочет немецкого господства в России, я умоляю вас не упускать этой возможности…

На телеграмму ответа не последовало. Зато стали приходить тревожные письма от жены, похожие на то, в голубом конверте, которое он получил сегодня, 15 августа.

И Локкарт записал:

Не успел я опомниться, как оказался втянутым в движение, которое, какова бы ни была его первоначальная цель, теперь направлено не против Германии, а против фактического правительства России.

Пытаясь разобраться, что же произошло, почему он, метавшийся между двумя странами и друживший с Робинсом, взял теперь курс на авантюру в России, Локкарт грешил против истины, сваливая вину на министерство иностранных дел, не внявшее его советам.

Уинстон Черчилль — непосредственный шеф специального уполномоченного английского военного кабинета — отнюдь не питал симпатий к большевизму, и Ленин разгадал его сразу, назвав величайшим ненавистником Советской России.

А премьер-министр Великобритания хитроумный Ллойд Джордж? Разве мог он кого-либо, и тем более Ленина, обмануть двуличной, фарисейской игрой в либерализм и миролюбие?

Нет, лидер английских либералов был волком в овечьей шкуре и отличался от Черчилля разве только тем, что тот действовал более прямо и открыто.

Локкарт грешил и против своей совести. Честно говоря, обвинять он должен был прежде всего самого себя. Страсть к авантюрам составляла его вторую натуру. Он с юности был готов ввязаться в любую авантюрно-детективную историю и стать ее главным двигателем. Чтобы столкнуть его с орбиты, нужны были мощные противоборствующие силы. А вместо них на пути все время встречались такие, которые продолжали толкать в заданном направлении.

И лучшее свидетельство того, что жизнь Локкарта могла сложиться только так, а не иначе — его собственноручные записи, исповедь перед самим собой.

В детстве и юности Локкарт слышал рассказы людей, близко стоявших к семье, о поездках в Африку, Австралию, Индию, Индокитай, на Малайю, на загадочные острова Тихого и Индийского океанов, куда английские колонизаторы импортировали насильственную «цивилизацию» и законы белых джунглей.

Именно на подобных путешествиях и воспитывался Локкарт-авантюрист, писавший о себе:

В моей бурной жизни случай играл неподобающую ему крупную роль. Я сам виноват. Я никогда не пытался стать господином своей судьбы и всегда поддавался воздействию импульса наиболее сильного в данный момент. Пока счастье мне благоприятствовало, я с радостью принимал его дары. Когда оно отстранялось от меня, я переносил его немилость без жалоб.

Мне знакомы часы раскаяния и сожаления… Разочарования не исцелили меня от романтики, которой заражена моя кровь. Я подчас сожалею, что совершил некоторые поступки, но угрызения совести испытываю только по поводу того, чего не сделал…

Образование Локкарт получил в Берлине и Париже. Упорно изучал языки. Преклонялся перед творчеством Гейне, чье «Лирическое интермеццо» знал наизусть, и сам писал стихи. В Берлине увлекся дочерью офицера германского флота. Катался с ней при свете луны на парусной лодке в Вендзее. Вздыхал над стаканом пильзенского пива на террасе кафе в Шлахтензее. Своей избраннице он напевал самые модные сентиментальные песенки Вены и Берлина.

После трехлетнего пребывания за границей я вернулся в Англию, чтобы приступить к подготовке к экзамену на должность государственного чиновника в Индии…