Николай Козлов - Хранить вечно

Петерсон помедлил и добавил:

— Находившийся в Свияжске Троцкий грубо вмешивался в приказы главкома Вациетиса, отменял их, вносил путаницу своими распоряжениями и угрожал расстрелами. Он уже успел расстрелять нескольких коммунистов, только что прибывших с фронта. Обвинил их в измене и саботаже, хотя это честнейшие люди, и я за них ручалось, Владимир Ильич. Вот их характеристики, подписанные Апиным.

Петерсон протянул Ленину бумаги. Ленин быстро пробежал их и позвонил Бонч-Бруевичу.

— Немедленно вызовите ко мне Троцкого.

— А теперь, Владимир Ильич, должен передать вам последние сообщения, только что полученные от Берзина, — продолжал Петерсон. — Они изменили свой план и хотят убить вас до начала мятежа. За вами, надо полагать, уже установлена слежка, Владимир Ильич…

Ленин, до сих пор слушавший внимательно, рассмеялся:

— Ну это уж вы хватили лишнего. Это почище Конан-Дойля. Пинкертоновщина! Совсем как в авантюрно-детективных романах… Самая несусветная пинкертоновщина! Нет, вы уж меня избавьте от подобных фантазий!

— Владимир Ильич, я не думаю, что Рейли хвастается. Не такой он человек. И Берзин в нем не ошибается…

— Скажите Берзину, пусть не фантазирует. А за смелость поблагодарите. Предупредите, чтобы не слишком рисковал, до него могут действительно добраться. Какой он, этот Берзин? Молодой? Наверное, еще неопытен?

— Владимир Ильич, это тот Берзин, который седьмого июля открыл огонь по левым эсерам до получения приказа. Командир артдивизиона.

— Ах, вот как! Смел, голубчик, смел!.. Вот потому и скажите, чтобы был осторожнее. И достойно отметьте его после ареста заговорщиков…

А Рейли осуществлял свой план. Состоялось тайное свидание с укрывшимся в глубоком подполье Савинковым. Было решено убить Ленина не позже конца августа.

События надвигались стремительно, как грозовые тучи. Шел гигантский поединок.

На одном наэлектризованном полюсе наращивали энергию Дзержинский, Петерс, Петерсон, Берзин, Шмидхен. На другом — Локкарт, Гренар, Рейли, Каломатиано, Вертамон, Савинков…

…Локкарт вел себя осторожнее Рейли. Если дело выгорит, он окажется на гребне волны и пожнет плоды победы. А если нет? Что тогда? Над этим стоило подумать.

Чекистам уже удалось подсечь под корень и ликвидировать белогвардейско-эсеровские заговоры в Вятке и Вологде… После второй встречи с латышами Локкарт стал записывать в дневник мысли и поступки, которые отнюдь не соответствовали тому, что он думал и делал в действительности.

В случае внезапного обыска дневник не станет уликой! Наоборот, он реабилитирует Локкарта в глазах чекистов. Если дело кончится провалом, пусть Рейли один за все и ответит. Вместе с латышами. А Локкарт тут ни при чем.

События в записи Локкарта выглядели так:

На следующий день я снова встретился с Берзиным и Шмидхеном и направил их к Рейли с запиской следующего содержания: «Предъявителя сего, имеющего сделать важное сообщение генералу Пулю, прошу пропустить через английские линии». Через два дня Пуль довел до моего сведения, что переговоры прошли гладко и у латышей нет желания быть запутанными в крушении блоков.

Рейли сообщил нам, что мог бы попытаться организовать при помощи латышей контрреволюционное восстание в Москве. Этот план был категорически отвергнут Лавернем, Гренаром и мною.

Мы настоятельно рекомендовали Рейли не пускаться в столь опасные и сомнительные авантюры.

Локкарта не прельщали лавры главного организатора авантюры, если она провалится. Пусть Рейли пока тешит себя иллюзиями, будто он и есть главный организатор. И Локкарту, и Гренару, и другим дипломатам, аккредитованным в Советской России, куда удобнее в случае провала выступить в роли предупреждавших и предостерегавших.

Поэтому Локкарт уклонился от дальнейших встреч с Берзиным и в полном согласии с Гренаром счел для себя совершенно неуместным и такой рискованный шаг, как встреча с инициативной группой заговорщиков. Он поручил Рейли и эту миссию и всю черновую работу по своему плану.

Локкарт был убежден, что удачный исход задуманного дела поставил бы все на свои места. Тогда выяснилось бы, кто конь и кто всадник, кто направлял движение и кто был лишь его деятельным участником и исполнителем. И оказалось бы, что английский разведчик Сидней Рейли был в том деле всего лишь рабочей лошадкой. Локкарт мог привести не один пример подобных метаморфоз.

Дэвид Френсис по обыкновению встал с постели рано, привычным движением отдернул шторы и распахнул окна в комнату. Дождь падал косо по ветру и хлестал по стеклам, стекая быстрыми струйками. Вода потоками лилась из водосточных труб и звенела на щербатом тротуаре. По улице мимо дома, в котором поселился Френсис, тянулись редкие извозчичьи пролетки с поднятым кожаным верхом. Пролетки блестели под дождем, как лакированные.

Худые клячи, накрытые старыми попонами, разбрызгивали копытами грязь.

Френсис принял холодную ванну, сидя по грудь в воде, растер холодное тело мохнатым полотенцем и потом у мраморного умывальника долго чистил зубы, массировал кремами и эликсирами старческое розовое лицо, шею, грудь, руки, старательно расчесывал гриву серебристых волос.

Одевшись, он полюбовался собой в трюмо. Внешность вполне представительная!

Быть бы ему сейчас не послом Соединенных Штатов в стране варваров, а по крайней мере государственным секретарем. Можно не сомневаться: рано или поздно он займет этот пост. А пока приходится торчать в Вологде, провинциальном городишке, который, очевидно по недоразумению, носит титул губернского.

Более серой и тоскливой провинции, чем Вологда, Френсису никогда не доводилось видеть.

Зато отсюда рукой подать до Архангельска — центра одного из белых заговоров.

Стоя у раскрытого окна, Френсис будто не замечал, что на него сеется водяная пыль. Он задумчиво вглядывался в конец улицы. Сквозь мокрую мглу еле различались очертания пятиглавого Софийского собора. Построенный по образцу Успенского в Московском Кремле, он лишь на девяносто лет моложе столичного собрата, а девяносто лет — не так уж много, когда возраст исчисляется четырьмя с половиной веками.

«Пожалуй, — подумал Френсис, — Софийский собор, поднявшийся на сто пятьдесят футов, — единственное, чем может гордиться Вологда. Все-таки это один из древнейших величественных русских храмов. Не потому ли Иван Грозный заложил его здесь, что собирался сделать Вологду столицей? Впрочем, к дьяволу храм, есть дела поважнее…»

Френсис сел за стол и перекинул очередной листок календаря. 25 июля девятьсот восемнадцатого… Время летело непостижимо быстро, а дела тянулись так медленно, словно извозчичьи пролетки в этот дождливый день. Во всяком случае они шли не блестяще. Вовсе не так, как хотелось. Прогнозы рушились один за другим. Но он даже себе самому не хотел признаться, что они строились на песке и основывались главным образом на сенсационных слухах, ходивших среди бывших миллионеров, царских генералов и других именитых особ, которые в Петрограде осаждали американское посольство и наперебой предлагали прожекты подавления большевиков.