Виктор Петелин - Заволжье: Документальное повествование

Алеша и заснул с книгой в руках. Александра Леонтьевна потрогала лоб, полыхавший жаром, взяла книгу и положила на стол. Лампу немного подкрутила. Пускай горит, она еще зайдет к нему перед тем, как ложиться спать.

На следующий день Анюта сбегала за доктором Бадигиным.

Осмотрев больного, доктор Бадигин сказал:

— Пузырчатая жаба... Болезнь не опасная, но очень заразительная. Несколько дней придется поваляться в постели, молодой человек...

Доктор присел на стул, чтобы выписать рецепты, а Александра Леонтьевна пошла за сумочкой и приготовила ему два рубля за визит.

Сначала Алеша рассчитывал воспользоваться болезнью лишь как передышкой от надоевших посещений реального училища. А дело оказалось сложнее и мучительнее: четыре дня провалялся он в постели с высокой температурой. Боль в горле не причиняла Алеше особых страданий, но сильный жар, потяжелевшая голова и распухшие гланды приковали его к постели. Никто в эти дни к ним и не заходил: опасались заразиться.

Наконец на пятый день болезни у Александры Леонтьевны отлегло от сердца: жар у сына спал, температура нормальная. И он уже тянет руку за книгой. Пускай, она не будет ему мешать... Почитал немного и сам отложил. «Слаб, конечно, и заниматься уроками не сможет, — думала она, — даже Диккенс ему не по силам, ничего, видно, не понимает...» Но Алеша снова приподнялся и взял любимого Купера. «А-а-а, вот оно что, — поняла теперь она состояние сына. — А вчера ничего не понял из письма отца...»

Алеша, почувствовав, что на него смотрит мать, оторвался от книжки и чуть-чуть лениво протянул:

— Ты даже, мама, не представляешь, как хорошо вот так лежать и читать то, что хочется.

— А ты помнишь, что писал тебе папа? Да и я тебе всегда говорю, что в жизни часто приходится делать то, что не хочется. Нужно готовить себя к любому делу...

— Мама, а ведь я последнее папино письмо не помню, ведь у меня был жар, когда ты мне его читала. Напомни-ка мне в двух словах самое главное.

Она напомнила.

— А-а, теперь вспоминаю. И о декадентах вспоминаю, почему они не пойдут по пути развития.

Он задумался, вспоминая письмо отца. И ему стало стыдно, что он уже много дней проводит в праздном ничегонеделанье.

— Мама, почитай что-нибудь серьезное. А то у меня много получается пустых дней.

Александра Леонтьевна обрадовалась такому обороту разговора. Значит, здоровье Лели пошло на поправку. Раскрыла журнал и начала читать вслух статью Ивана Иванова о Тарасе Шевченко. И не ошиблась в своем выборе. Статья оказалась интересной и глубокой, с обобщениями, с широким взглядом на литературный процесс недавнего прошлого, да и написана статья великолепным поэтическим языком. Она чувствовала, что Леля с наслаждением слушал ее.

— Читай, читай, пожалуйста, — говорил он всякий раз, когда она отрывалась от чтения, чтобы убедиться, что он слушает ее. — Только вот что, мамочка, беда, я забыл начало и все, что ты прочла, но так интересно слушать.

Она продолжала читать, а сама думала о только что услышанном.

Александра Леонтьевна дочитала статью и пошла готовить чай. Алеша вернулся к своему Фенимору Куперу.

На следующий день он почувствовал себя совсем хорошо, встал с постели, оделся, но, вероятно, встал слишком рано, вскоре снова слег с повышенной температурой и головной болью. Не мудрено и простудиться в этой квартире, пол ледяной, двери плотно не прикрываются. Леля надел, конечно, теплые чулки, но перед этим, видно, ходил по полу босым, и вот опять постель. Готовить уроки не может. Очень досадно, думала Александра Леонтьева, этак много пропустит. И смогут ли они в таком случае на рождественские каникулы поехать в Сосновку? Так хочется отдохнуть в родной обстановке... Смертельно надоела ей Сызрань. Правда, и здесь по средам собирались у Дряхловой, читали, разговаривали, делились мнениями о прочитанном. В эту среду она не пошла к Дряхловой, подумала, что ее могут опасаться, как бы не заразила собравшихся. Да и, признаться, читать ей вовсе не хотелось, тем более до отъезда осталось всего одна среда. Александра Леонтьевна вспомнила, с каким радостным волнением готовилась в последние дни к спектаклю, чуть было не сорвавшемуся. Одна из участвующих барышень в день спектакля получила анонимное письмо, в котором ее предупреждали, что ей лучше отказаться играть, так как все будут освистаны. Она испугалась и отказалась. Насилу уговорили. Конечно, никто и не посмел устроить скандал, да и предупрежденная о том полиция не допустила бы его. Однако волнений было много. Вот она, уездная жизнь! Ну да она теперь и здесь обстрелялась.

Вот Лелюша поправится, она снова сядет за письменный стол, тему она нашла, и хорошую тему, только бы писать. Теперь-то некогда, ни на минуту не бывает одна. Может, в Сосновке выберет время поработать? Леля, еще лежа в постели, уже мечтал о родном хуторе. Да и она мечтала об этих двух неделях отдыха и написала Бострому. Вскоре после этого она получила ответ и прочитала письмо вслух:

«Сашурочка бесценная, как мне больно писать тебе и Леле такую неприятность, а ведь вам не следует сюда ехать. Это была бы просто непростительная вещь. Ты, вероятно, не представляешь себе, что это такое — теперешние поездки. Это ужас. Никакой дороги. Слой рыхлого снега, поднимающийся от каждого шага лошадей, прямо тебе в лицо... И в довершение — после болезни. Да это преступление. Нет, родные, это только вы, сидя в Сызрани, могли так быть наивны. Что ж, ведь не пожар же! Для чего рисковать жизнью, здоровьем, годом ученья, по меньшей мере? Для того, чтобы, поморозившись, засесть дома и лечиться. Лечиться без лекарств, без доктора... Не только вы, мужики и те избегают теперь дороги, почта еле двигается...»

Через несколько дней, накануне рождества, Алексей Аполлонович приехал в Сызрань. Веселый, шумный, никогда не унывающий, полный самарских новостей. Александра Леонтьевна и Алеша были уже здоровы и встретили его тоже радостные и возбужденные. Алексей Аполлонович ничего не забыл, что обещал привезти из Сосновки и Самары. Прежде всего тут же расстелили сукно по полу. Правда, было уже не так холодно, но внимание его просто потрясло Александру Леонтьевну. Вручил ей заказное письмо от Вари, Леле — кронциркуль и еще кое-какие канцелярские мелочи. И без умолку говорил:

— Лелюшечка, как Коля жалеет, что тебя не будет в Сосновке на рождество... Да и все очень ждали вас. Очень хотели, чтобы и я посидел дома возле вас. Я ведь все время езжу и езжу. Загонял свою пару. Ты знаешь, Леля, приучил нового белого гусем, Дороги — сплошное бездорожье. Только гусевой чутьем находит дорогу. Просто идеальный гусевой... Когда нет дороги, он носом роет снег и узнает дорогу. Если ошибся, круто на задних ногах поворачивается в сторону. Право, занятный.