Виктор Петелин - Заволжье: Документальное повествование

Незаметно пролетел месяц. В конце июля наступили холода, но в такую погоду заниматься лучше. Когда жарко, ничто в голову не лезет. За это время много сделано. Все пройденное Алексей знал недурно. Единственное, что смущало его, это русский язык. Написал он сочинений — пропасть, а толку никакого, будто еще хуже стал писать. Может, он оказался в том состоянии, которое и называется — «исписаться». Придется на недельку воздержаться, а уж на экзамене накатать в охотку. Как бы только орфография не подвела. Как легко перепутать все эти строгие правила, которые никак не укладываются у него в голове. Хорошо бы папа и мама составили ему листочек основных правил. Надо попросить их, пока еще не поздно. Конкурс будет ужасный. В один Путейский институт уже принято 1600 прошений. Эх, и трепетать же ему придется. О чем бы ни думал, о чем бы ни говорил Алексей в эти дни, он непременно сводил разговор на тему о конкурсе. Эх-хо-хо, если бы все это было уже позади, думал Алексей. Кажется, мы все тут скоро помешаемся на этой пакости. Да, скоро урочный час придет, когда все они войдут на торжище. И всего досаднее, что многие поступают только по протекции, особенно в Путейский. Если попадет в Горный или Технологический, то заплатит полугодовой взнос и поедет на недельку в Самару. Соскучился он все-таки по родным. Как ни много работы, как ни занят он был эти дни, а все думалось ему о том, что было хорошего в Самаре, и очень хотелось ему побывать в тех местах, где целых восемнадцать лет прожил он. А пока думать об этом нечего.

«12 числа мы все переезжаем» в Петербург, — писал он в Самару. — Я наверно буду жить у тети, благо Катя меня очень просила. Перспектива жить у квартирной хозяйки мне ничуть не улыбается. Вот только деньги нужно будет экономить. Из тех 50-ти рублей у меня уже нет рублей 8. 30 заплачу завтра Альфреду. Останется итого 12. Я вам уже писал о присылке мне денег, так не забудьте пожал., иначе я останусь на бобах.

Сейчас я пишу о коммер. делах и мне стало ужасно смешно. Если бы кто-нибудь стал читать мои письма, то наверное сказал бы: «пишет подлец, когда денег нет, соловьем разливается». Но право же это только случайность, и вы пожалуйста не думайте, что моими письмами от коммерческий расчет это прямо случайность. Неужели же дело обстоит так скверно? Что ты потерпел второй раз фиаско в обществ. деле это ничего, тяжелее бы было работать с людьми несимпатичными. Но у тебя зимой найдется дело. Это издание маминых рассказов. Их и драмы непременно нужно выпустить в нынешнем году».

Вскоре после этого Алексей сообщает в Самару:

«...Деньги я получил сполна, и теперь буду экономить. Ведь я дырявое решето, у меня из кармана все валится. Ну, а теперь я буду экономить, и постараюсь по возможности не закладывать часов...»

Между тем в Самаре жили своей обычной жизнью. Алексей Аполлонович по-прежнему мотался в поисках средств к существованию. Снова взял в аренду землю, продавал урожай. Но степь встретила своего прежнего старожила не очень-то радушно. С чувством облегчения вернулся он домой. Огорчало только одно — от Лели нет вестей. А когда получали его бодрые письма, радовались и веселились, оттого что ему так хорошо. Его бодрые письма бодрили и его стареющих родителей.

1 августа 1901 года Бостром писал: «Дорогой Лелечек. Какою свежестью веет от твоих писем. Спасибо Войтинскому, что он дал вам такие хорошие условия. Наконец-то ты нашел, чего так долго и тщетно искал, простоты, искренности, товарищества и тяготения к знанию... Вот беда: в деревне плохо. Из Сосновки повалил народ в Самару, искать работы, на меня надеясь. А какую я могу дать им работу. Говорят многие, будет хуже, чем в прежние голода... У нас съехали Строкины и опять про меня пустили слух, что я невозможный домовладелец. И ведь верят. Нескольких квартирантов мы из-за отзывов Строкиных лишились. Курьезно...»

Осенью 1901 года Александра Леонтьевна приехала к Маше. Делать было нечего: Алеша уехал в подготовительную школу Войтинского, Алексей Аполлонович уехал в свои степи продавать урожай, а одной оставаться не хотелось.

Маша встретила ее радушно. Александра Леонтьевна показала ей полученное от Алеши письмо. Прочтя его, Маша проговорила:

— Саша, не находишь ты, что он будет писателем?

— Что ты, Машечка, он никакой склонности к этому не выказывал и не проявлял, почему ты думаешь?

— Какой слог, какая яркость описаний. Просто поразительно.

— Все может быть, — сказала Александра Леонтьевна, — как бы я была этому рада.

— Он еще очень молод. Может, после проявится.

Так они помечтали о будущем Алексея.

В Самаре с нетерпением и «некоторою дрожью», по выражению Бострома, ждали результатов конкурса. Особенно пугало их то, что из 1500 человек он не окажется среди достойных. Во всяком случае, его теперешние труды не пропадут даром, принесут огромную пользу. И все же хотелось бы встретить его студентом — «господином студентом».

Без Алексея состоялось знакомство с Юлией Рожанской. Из этого было ясно, что Алексей имеет серьезные намерения на этот счет. 12 августа А. Бостром писал Алексею: «Юлинька нам больно понравилась. Мы так просто провели с ней вечер, как никогда. Ясно, что она прежде стеснялась. Особенно она другая была при матери, на вечерах. Она, вероятно, ломала себя на светский манер.

Мне думается, что и мы ей больше понравились.

По крайней мере, когда на другой день я, едучи, встретил ее, идущую по улице, и по обыкновению не узнал ее первый, — она не прошла мимо, как бывало, а привлекла мое внимание своим долгим взглядом.

Эта новость, конечно, для нас заслоняет собою все остальное».

В конце августа счастливый Алексей приехал в Самару. Он принят в Технологический. Извещенные телеграммой родители встречали его на вокзале. Матушка нашла его чуть-чуть похудевшим. Алексей Аполлонович не преминул заметить, что первые серьезные испытания пошли ему на пользу. Алексей выглядел более собранным и мужественным. И дело не только в экзаменах. Юля Рожанская, принятая на медицинские курсы, вместе с ним приехала в Самару. Во многом изменения в Алексее надо отнести за ее счет, подумал Алексей Аполлонович.

Только за праздничным обедом Алексей стал по-прежнему разговорчив и весел.

— Вы не можете себе представить, насколько была удачной мысль поступить в подготовительную школу, наши войтинцы все в пятерках...

— А мы тут так за тебя переживали, я-то уж просто ничего не могла делать, — не спуская глаз со своего ненаглядного, грустно проговорила Александра Леонтьевна. — Чуть-чуть бы еще поработать над «Козьим хутором», и пьеса готова, а так лежит, не притрагивалась…

Алексей Аполлонович горел желанием узнать какие-нибудь подробности об экзаменах, очень ему хотелось убедиться, что не так уже легко было пройти в Технологический.