Виктор Петелин - Заволжье: Документальное повествование

Иван Дмитриевич Сытин произвел на нее большое впечатление. Конечно, она слышала, что он крестьянин по происхождению, получивший образование в начальной сельской школе, с детских лет ушедший из дома по чужим людям, на заработки, своей энергией и трудолюбием добился больших успехов в жизни, поставив издательское дело в России на столь широкую ногу. Но она была поражена тем, что перед ней сидел не делец, не торгаш, а богато одаренный от природы человек: его замечания о современной литературе отличались меткостью, глубиной и точностью оценок. И неужели этот человек на первых порах чистил сапоги хозяину, носил дрова и воду, бегал на посылках, выносил помои, человек, который через несколько лет в копеечных брошюрках «Посредника» напечатал произведения Льва Толстого, Лескова, Гаршина, Короленко и засыпал ими города, деревни и самые глухие «медвежьи углы» России. Да, этот человек хорошо, видно, знал, что такое народная темнота и невежество, и по мере сил стремился служить делу народного просвещения. За широкую деятельность по изданию книг для народа на Всероссийской выставке Сытин получил диплом первой степени. По небывало дешевым ценам по всей стране распространился весь Пушкин, Гоголь, Жуковский, весь Лев Толстой, энциклопедии «Народная», «Детская», «Военная», а сколько букварей, учебников лучших педагогов нашего времени, наглядные пособия, книги для самообразования по самым различным отраслям хозяйства и культуры. Ни одной строчки, можно сказать, не написал, а в историю русской литературы непременно войдет, думала Александра Леонтьевна, уходя от Сытина. Его дело — настоящее народное дело. Пожалуй, это единственная у нас издательская фирма, где русским духом пахнет и мужика-покупателя не обворовывают. А как он умен и как интересно рассказывает. Только платит не так уж много: 15% с номинальной стоимости книжки. Хорошо это или плохо, Александра Леонтьевна не знала. «Памятуя твои наставления, — писала она Бострому, —я напустила на себя храбрости, сказала, что Павленков издавал уже и т. д., и, кажется, произвела впечатление. Детскую книгу взяли охотнее, чем книгу рассказов. Мне так сдается, что если и возьмут детскую, то эту вернут». В «Путеводном огоньке» тоже охотно приняли для прочтения две детских пьесы. Так что в Петербург Александра Леонтьевна приехала полная надежд на новые литературные знакомства, которые, возможно, помогут ей открыть наглухо закрытые для нее двери столичных журналов, а главное, театров.

В Петербурге ее встретили радушно. Две ночи ночевала она у Алексея и Юли, а потом переехала к Комаровым, которые очень просили ее остановиться у них. Квартира у них громадная и роскошная. Первые два дня отдыхала, а на третий день отправилась на Невский и купила себе на платье, так как на общем совете было решено, что ее костюм не годится для Петербурга и, главное, для знакомства с Яковлевой, где бывает, как она уже знала из писем Алексея, много интересного народа и где она может познакомиться с людьми, полезными для устройства ее литературных дел. Нечего деньги жалеть, нужно сделать хорошее платье, чтобы не чувствовать себя связанной, огорченно думала Александра Леонтьевна, откладывая свой визит к Яковлевой на следующий четверг.

А пока по-прежнему дни проходили в хлопотах: отнесла «Пыль» в редакцию «Мира Божьего», а детские пьесы в редакцию «Читальни народной школы». «Сон на лугу» предложила директору детской труппы, играющей по воскресеньям в Пассаже и на выставке. Разыскала склад, где ее «Подружка» в издании Павленкова в количестве 730 экземпляров почивает, по ее словам, сладким сном до трубы архангела. Если ей посчастливится напечатать у Сытина «Два мирка», то в следующий раз она предложит ему доработанную «Подружку». Заходила в редакцию журнала «Родник», где была напечатана ее статья «О сказках», взяла четыре экземпляра.

Александра Леонтьевна возвращалась к Комаровым уставшая, но довольная. Варвара Леонтьевна, прочитав статью, сказала ей:

— Статья очень интересная, и я во всем согласна с тобой, исключая только то, что ты говоришь о мистицизме...

И стала толковать, кто такие настоящие мистики. Но все это без прежнего нетерпимого задора. Конечно, она по-прежнему оставалась фанатичкой, но время смягчило ее и она не надоедает как прежде исповедованием веры и догматов религии. А ведь Александра Леонтьевна очень боялась, что она осталась такой же непримиримой. Хорошо, что она ошиблась. Теперь ей здесь покойно и хорошо. И даже Николай Александрович тоже угас, сделавшись вполне нормальным человеком после своего последнего припадка, от которого он чуть было не отправился на тот свет.

Александра Леонтьевна не уставала поражаться, наблюдая повседневную жизнь Комаровых. Как был прав Леля, думала она, что не захотел жить у них. Все здесь было ненормальным, с ее точки зрения. Уж о взрослых говорить нечего, они отжили свое, побесились, но дети-то в чем виноваты, а ведь у них нет вкуса к жизни. Вот Катя премилое существо, хорошенькая, кроткая, всегда ровная, очень сердечная, добрая, неудивительно, что Леля так привязался к ней, но не от мира сего: рисует мадонн в средневековом вкусе, молится по-французски перед католическими мадоннами и собирается поступать в католический монастырь. А сколько времени она уделяет своему отцу, как нянька заботится о нем, он никуда не ездит без нее. Он в министерство — и она с ним, ждет в приемной по целым часам. Он очень ненадежен, может упасть и умереть на месте. Что будет с этой семьей, приученной к роскоши, когда он умрет? А что будет с Сашей? Тоже вроде ничего, хороший мальчик, ласковый, по-прежнему добрый и внимательный, неплохо учится в частной гимназии, серьезно занимается музыкой, но что за странную рассеянную жизнь он ведет в его-то годы... При таком нездоровом образе жизни недолго и чахотку получить. А уж о Леве и говорить нечего, вспомнила Александра Леонтьевна свой недавний к нему визит, совсем отбился от рук. Недавно она с Варей поехали к нему: Варе непременно надо было повидать Левочку, а одной ей ехать было невозможно, вот Александра Леонтьевна и сопровождала ее. Лева занимал роскошные меблированные комнаты, платил за них триста рублей в месяц, держал двух лакеев. Тяжело ей было смотреть на Варю, когда она в ожидании сына разглядывала всю эту кричащую роскошь. У нее потемнело лицо, и Александра Леонтьевна одно время подумала, что ей становится дурно, но Варя овладела собой и успокоилась. Не зря, видно, ходят слухи, что Леву содержит стареющая богатая светская «львица».

Вошел Лева. Высокий, широкоплечий, посадкой тела и еще чем-то неуловимо напомнил Александре Леонтьевне ее ненаглядного Лелющу. А вот лицо распухшее, глаза красные. Сконфуженный, не знает, куда глаза деть. Жаль и его стало: гибнет мальчик, и, по-видимому, мальчик не вконец еще испорченный. Что должна переносить мать, глядя на него. Прямо жалко. И ведь она все видит и все понимает и не делает никаких иллюзий насчет его будущности. Но ничто уже невозможно поправить. Ни в быте семьи, ни в характерах детей. Поздно, надо думать об этом раньше. Теперь Варя рассуждает вполне правильно и разумно, но положение ее в доме равно нулю и ничего не может сделать. Муж с ней хорош, дети тоже. А семьи нет. Только соблюдают внешние приличия.