Виктор Петелин - Заволжье: Документальное повествование

Алексей часто думал о том, что он не умеет распределить свое время, не умеет взяться за дело. Сколько лет ему внушали, что если он чего-то хочет добиться в жизни, то прежде всего должен научиться ценить время. В школе Войтинского он стал вырабатывать в себе это качество. Но и до сих пор целые дни у него пропадали даром. «Удивительно как время быстро летит, — думал иногда Алексей, — не успеешь, как говорится, высморкаться и вытереть нос, глядишь — прошла неделя. Сколько уж матери не писал... Ерундовская больно жизнь, дни летят, не успеешь оглянуться. А что сделал за это время? Нет, уж лучше не делать подсчет, избави бог, нельзя, самому станет стыдно, до того все неравномерно и неуравновешенно. Вчера, например, почти целый день обсуждали с Юлей детали предстоящей свадьбы. Что купить здесь, что заказать в Самаре. На все ведь нужно время и деньги. А сегодня надо идти на Невский, все-таки необходимо посмотреть, как будут развиваться события».

То, что он увидел, ошеломило его, заставило о многом задуматься. В тот же день он писал в Самару: «...Сперва распространюсь о текущих событиях, потом о делах, ибо первые гораздо сейчас более интересуют меня, чем денежные операции. Сегодня у нас на Невском была демонстрация. Что это было — боже мой. Представь несколько сот тысяч публики на панелях, по улице езда и несколько десятков нарядов пешей и конной полиции и конных жандармов. Были и солдаты, но их прятали по домам. Демонстранты не собрались, как раньше в одном месте, а разбились на кучки и смешались с толпой. И вот, от времени до времени выкидывали красное знамя, кричали: Да здравствует Революция, долой самодержавие. На них накидывались верховые, а они рассыпались. В одном месте били шашками (плашмя). Все время на Невском у Ник. вокзала и до Исак. собора двигалась толпа. Оживление было страшное. И так до вечера. Жертв было кажется очень мало.

В унив. занятия начались, но студенты забастовщики лупят студентов не заб. и обратно. Путей (ский) тоже открыт. Наш неопределенно. Вот в кратких чертах события этого времени».

Вслед за этим возникли серьезные беспорядки в Харьковской и Полтавской губерниях. Войска пустили в ход огнестрельное оружие, но убитых было мало, потому что старались стрелять через головы. В Харьковской губернии целых два уезда охвачены крестьянским бунтом. Разграбили, разрушили и сожгли около двадцати богатых экономий. Уничтожили сахарный завод. До Алексея доходили слухи, что усмиряли здесь с особенной жестокостью. Сюда было брошено пять пехотных полков и казаки. Как только узнал об этом, тут же сообщает в Самару: «...Вы конечно слыхали о том, что у нас происходит на юге. Это не публикуют, но правительство страшно озабочено. Там главное в Полтавской, потом в Харьк. губерниях форменное восстание народа. Войска ничего не могут поделать. Начинают уже бунтовать рабочие. Жгут помещичьи усадьбы, хлеб, делят землю... Говорят это вызвано голодом и «золотой грамотой» будто бы дарованной давно еще царем народу. Положение грозное».

Первая петербургская весна долго поражала Алексея своими невероятными капризами. Ну и Петербург, часто Думал Алексей. Тут все кверху ногами. Все время валит снег, морозы, то грянет оттепель. Третьего дня совсем было растаяло, ан нет, к утру хоть опять на санях поезжай. И так чуть ли не каждый день. Тут, должно быть, и в мае будет снег. Все можно простить, только не превращенье весны в зиму. О, чтобы черт побрал этот проклятый город. Только пять лет можно здесь прожить, не больше. Закончат они с Юлей учебу, а там видно будет, но только жить здесь невозможно.

Петербург в ожидании пасхи жил своей обычной жизнью. Студенческие волнения поутихли. Близились экзамены, и подавляющее большинство засело за учебники.

Алексей Толстой успешно сдавал очередные репетиции. Экзамены, может, впервые в жизни не волновали его. Он хорошо подготовился к ним. Вот предстоящая свадьба — другое дело. Тут все надо строго подсчитать. Числа с четвертого июня начнется пост, и венчать уже не станут до августа. А приедут они в Самару не раньше середины мая. Значит, оглашение нужно начать с середины мая.

Алексей шлет в Самару письма, в которых подробно описывает, что необходимо ему и Юле. Ее отец, Василий Михайлович Рожанский, не может сделать ей хорошее приданое. Поэтому Алексей должен помочь ей в экипировке, ему бы хотелось, по крайней мере, заказать ей тут два платья: костюм летний и легкое платье. И ясное дело — подарки. «Всего нужно выслать р. 300, на дорогу возьму из месячной посылки. Потом понадобятся там, для устройства свадьбы, для переезда и главное для устройства тут в Питере. Это уж вы как хотите, так и делайте, я тут ни черта не понимаю. Да не то, что не понимаю, а прямо если напишу, то ты, мама, прямо ахнешь. Итак, поменьше цифровых данных. Ну шутки в сторону. Вы пришлите мне за май месяц и кроме того 300 рублей. Летом выйдет очень мало. Особенно потом, когда буду жить на заводе. Важно только бы на переезд в Питер.

Довольно об златом тельце, скучно».

Вот что он еще сообщает в Самару: «...Сдал я механику на 4 балла, причем сдавал у самого Щукина, злого и свирепого... Сделал я глупость: заказал себе 5 рисунков с гипсовых орнаментов, уж больно мне не хотелось рисовать, да и к чему, все равно никогда не нужно будет.

Юлинька теперь поглощена предстоящими экзаменами, до пасхи сдает два, причем один какой-то, что и не выговоришь — язык сжимается.

Никак мамочка не могу собраться сходить в редакцию все некогда. Ты уж простишь меня».

«У нас все спокойно. Большое спасибо Вам за карточку, ужасно приятно было получить ее, я совсем растрогался. Деньги получил. На страстную отговел в одночасье: перед обедом исповедовался, съездил, напился чаю и через час причастился, получил свидетельство».

Большое впечатление произвела на Алексея Толстого книга Ф. А. Кони «Доктор Ф. П. Гааз», которую ему подарил все тот же Николай Шишков. Он не мог оторваться от ее чтения в самое напряженное для студентов время — время экзаменов и сдачи репетиций. Его поразил человек, посвятивший всего себя, всю свою жизнь, все силы на служение людям, из которых он выбрал наиболее несчастных — арестантов. «Это очень редкий тип человека идеальной доброты, умного и бескорыстного, — писал Толстой в Самару. — Знаменитый Кони откопал в московских тюремных архивах его биографию, написанную очень оригинально и хорошо. Если вы не читали эту книжицу, то достаньте ее. Для нас, молодежи, в наш век книга эта очень поучительна. Она показывает, что не один матерьялизм ворочает умами и делами...»

Пасха прошла скучно, совсем не пасхально. На третий день ее все приступили к занятиям: приближались экзамены, не до веселья. К тому же и прохладно еще было.