Святослав Логинов - Как становятся химиками

Саши не было, и мы, отлив часть кваса, принялись титровать его карбонатом натрия, благо что индикатор уже был добавлен в исходник. В разгар работы открылась дверь и вошёл Иван Андреевич, наш второй учитель химии.

— Тут квас? — спросил он, увидав на обеденном столе колбу.

— Там фенолфталеин добавлен, — предупредили мы.

— Много?

— Грамм двадцать.

— Да, такое пить не стоит, — согласился учитель.

Он окинул взглядом бюретки, стаканчики с буро-красными растворами. Всё было понятно: десятиклассники определяют кислотность кваса, оттитровывая его по фенолфталеину. Химическое исследование не хуже любого другого. Иван Андреевич кивнул благосклонно и удалился.

А затем, как и требует хорошо срежессированный сюжет, в дверь ввалился праздношатающийся болван.

— О, квас! — обрадовался он и, никого не спросив, налил себе стакан отравленного напитка (стакан схватил химический и даже не ополоснул его), выпил залпом, поморщился и, не сказав никому «спасибо», исчез. Мы молча наблюдали за всеми его действиями. Остановить болвана никто не пытался. Он этого хотел, он это получит.

Наконец появился Саша и благополучно допил квас вместе с фенолфталеином, которого, в пересчёте на фармакологические дозы, оставалось в колбе около десяти таблеток.

На следующий день мы стали наводить справки. Выяснилось, что болван должен был в тот вечер вести «Голубой огонёк» в своём классе. На вечере бедолаги не было, а на следующий день он пришёл в школу в новых брюках. Тут всё было правильно и понятно. А вот Саша явился в класс как ни в чём не бывало и на наводящие вопросы никак не реагировал. В ту пору никто из нас не знал, что большинство лекарств в очень больших дозах обладает действием прямо противоположным тому, которое оказывает в дозах фармакологических. Одна таблетка пургена вызовет понос, десять — запор. Так и случилось. Через три дня Саше пришлось вызывать врача, чтобы избавить его от нашего подарка.

Теперь-то я понимаю, что пороть нас было некому. Такие игры частенько заканчиваются очень печально. И хотя идея с фенолфталеином принадлежала не мне, но я там был, всё видел и молчал. Так что и меня надо было пороть наравне со всеми. Семнадцать лет, пора бы уже соображать.

Однако вернёмся к рассказу о террористическом акте, который я провёл в праздничный день Первого мая 1967 года.

К тому времени я уже не баловался пиротехническими штучками. Всё получилось случайно и помимо моей воли.

Я уже рассказывал, что для опытов с танталом мне была выдана ампула элементарного брома. Пятьдесят миллилитров чрезвычайно едкого вещества, которое тогда имелось в каждой школе. Я тратил бром экономно, и больше половины ампулы к концу года оставалась нетронутой. Я понимал, что за лето даже из-под притёртой пробки, залитой парафином, бром улетучится, и решил увезти его на дачу, где планировал получать бромиды железа и никеля.

Возить элементарный бром в общественном транспорте — занятие опасное. Баночку с бромом я поставил в жестяную банку из-под сгущенного молока, всё свободное пространство заполнил ватой, завернул банку в несколько слоёв газеты, запихал пакет во внутренний карман пальто (май был холодный, за день до поездки ещё шёл снег) и поехал на дачу.

Уже в троллейбусе, а на Финляндский вокзал вёз двенадцатый номер, глаза у меня начали слезиться, а окружающие люди — кашлять. Когда троллейбус достиг кольца и я выбрался на свежий воздух, дышать было уже трудно. Я распахнул пальто и увидел, что от меня расходятся бурые пары брома. Бром — тяжёлая, но очень текучая жидкость, а тряски троллейбуса оказалось достаточно, чтобы он проник из-под притёртой пробки, сквозь все мои попытки запарафинить бутылку и пропитал вату в жестяной банке. По счастью, олово при комнатной температуре с бромом почти не реагирует, и лужёная банка выдержала.

Но дальше предстояло ехать в электричке, а бурые испарения от газетного пакета шли всё более ощутимые. И тогда я решил нейтрализовать пролитый бром. Для этого у меня имелась полулитровая бутылка с раствором аммиака, который мама просила отвезти на дачу, чтобы мыть там окна. А аммиак реагирует с бромом. В результате получаются совершенно безобидные вещества — бромид аммония и ещё более безобидный азот.

Я купил в автоматической кассе билет, пришёл на нужную платформу. До отхода поезда оставалось почти двадцать минут, но электричка с открытыми дверями уже стояла у платформы. Я оставил сумку в вагоне, вытащив из неё бутыль с аммиаком, вышел на платформу, развернул газету и поставил на асфальт банку, вата в которой уже превратилась в нечто коричневое.

И я щедро плеснул туда аммиака.

Всё правильно, бромид аммония — совершенно безобидное вещество… когда оно лежит в баночке. Но когда оно образуется в газовой фазе в виде мельчайших кристаллов… Образование солей аммония в газовой фазе — именно так в боевых условиях ставится с танков дымовая завеса.

Банка загудела словно сотня басовых струн. Столб белого, ощутимо плотного дыма ударил в небо. Сквозь него ничего нельзя было разглядеть даже на полметра. Облако мгновенно расползлось, поглотив ближайшие платформы. Раздались испуганные крики, а следом — милицейские свистки.

К чести своей, я головы не потерял. Едва струя дыма ослабела, а это случилось уже через несколько секунд, я нащупал банку, поспешно закрутил её в газету (газет у меня имелась целая пачка, поскольку мама собиралась мыть окна, а стекло лучше всего протирать скомканной газетой) и бросился в вагон, куда дым ещё не успел проникнуть. Там я уселся на своё место, глядя в беспросветный туман за окном.

Неожиданно двери вагона зашипели и захлопнулись, поезд дёрнулся и начал набирать скорость, хотя до отправления было ещё пятнадцать минут. Видимо, машинист, напуганный происходящим, принял единственно правильное решение и увёл поезд подальше от опасного места. Мы отъехали с полкилометра и остановились. Погода была ясной и безветренной, и всё время, пока мы стояли, я мог любоваться в окно на Финляндский вокзал, до половины скрытый подушкой плотного белого дыма. Я и представить не мог, как много дыма образуется из нескольких капель бурой жидкости.

Думаю, что и сейчас нераскрытое дело о террористическом акте на Финляндском вокзале хранится в архивах компетентных органов. Прошу данную статью считать явкой с повинной и надеюсь на снисхождение, тем более что все сроки давности истекли много лет назад и никаких уголовно наказуемых деяний за мной с тех пор не числилось.

А химиком по большому счёту я так и не стал. Ни в первом, ни во втором значении.