Наталья Решетовская - АПН — я — Солженицын (Моя прижизненная реабилитация)

Одобрил Сергей Михайлович, одобрила Лида — это очень много. И это очень меня воодушевляет. А тут еще пришла мне благодарность за мое «В споре со временем» из Сыктывкара от Пименова. Вот он понял же меня, увидев в чем-то ценность моей книги! Неужели для этого надо быть, как Пименов, большим ученым и иметь его судьбу?

Всю осень и зиму 1977-го не писала, перепечатывала написанное. Только в самом конце года взялась за IX главу, которая должна быть очень интересной: о «Письме IV съезду писателей». Одна из глав у меня называется «Не писать — защищаться!», эту я назову «Не защищаться — нападать!» Работала с воодушевлением. Материала много, надо только умело им распорядиться.

О перемене в жизни Александра Исаевича я узнала с большим опозданием. Он жил уже не в Швейцарии, а в Соединенных Штатах, в штате Вермонт, в городе Кавендиш. Как-то АПНовцы подарили мне вырезку из газеты «Крисчен Сайенс Монитор» от 3 марта 1977 года. Там была помещена фотография Александра Исаевича, который вместе со Светловой и с переводчицей Ириной Альберти присутствовал на собрании горожан Кавендиша. В подтекстовке сообщалось, что «выдающийся советский писатель появился на городском собрании с женой Светловой и переводчицей Ириной Альберти, чтобы извиниться за проволочный забор, который, как он признает, не мог бы защитить его от советских агентов, но он предохраняет его от людей, которые хотят его видеть».

Константин Игоревич перевел мне также несколько пространных отрывков из статей о Солженицыне в иностранной прессе. Дифирамбов ему в различных русских изданиях Запада я читала множество, а теперь интересно узнать, что пишут о нем собственно иностранцы?!

Газета «Ди Цайт» (Гамбург, ФРГ) № 44 от 21 октября 1977 года — статья «Россия Солженицына» («Утопия, направленная в прошлое»),

Автор — Юта Шерер Мартин: «Шум вокруг Александра Солженицына затих. Сейчас больше говорят не о нем, а о других. (…). И особенно тихо стало вокруг Солженицына после его переселения в Соединенные Штаты. (…) Мы не сомневаемся в том, что Солженицын продолжает свою миссию с привычными ему энергией и дисциплиной. Сейчас в его распоряжении находятся лучшие исторические архивы, которыми располагает западный мир, России в раннем периоде Советской власти. Это Гуверовская библиотека Стендфордского университета в Калифорнии — мечта каждого исследователя России. Среди драгоценных редкостей, обладанию которыми завидуют Западу и советские историки, находятся, например, архивы печально знаменитой царской полиции — охранки. Недавно Солженицын выступал здесь, то есть в Стендфордском университете, с докладом перед учеными, изучающими Россию. Стала ясней его цель — написать „истинную“ историю русского прошлого. Он утверждал, что западные исследователи этого сделать не могут, ибо они работают только как археологи, а дух старой России, так же, как и дух Советского Союза, раз и навсегда останется для них книгой за семью печатями. (…)

Как же представляет себе историю России Солженицын? Эпитет „советский“ является для Солженицына эпитетом осуждающим! „Советский“ для него идентифицируется со сталинской догматикой, и никоим образом его нельзя ставить в одну строку с „русским“. „Россия“ для Солженицына означает либо прошлое, либо выводимое из этого прошлого будущее. Прошлое не ставится непосредственно на службу настоящему, оно ставится только на службу будущему. (…).

Солженицын идеализирует почти все, что происходило в России перед 17-м годом. Но он признает историю только до февраля\ Но никоим образом не до октября 17-го! (…).

В старой истории России ценным он считает историю летописей, историю художника Андрея Рублева, старый русский образ жизни, который был характерен для России XVI и отчасти XVII столетия. До того момента, когда патриарх Никон, опираясь нашласть царя Алексея (отца Петра I), целым рядом реформ вмешался в традиционные формы русской литургической практики и тем самым вызвал среди православных и верующих раскол. Одновременно началось также подчинение церкви государству. (…), Одновременно начинается процесс, который все больше вел к европеизации России. (…). Московский период истории с ее религиозной церковной изолированностью, таким образом, закончился».

Автор упрекает Солженицына в том, что он слабо разбирается в истории России. На самом деле и в XVI, и в XVII столетиях этот «святой мир из православия» был в действительности полон непередаваемых жестокостей, насилия, тьмы, мрака и невежества. Религиозная и культурная изолированность Москвы привела в конце концов к такому культурному и моральному упадку, какого не найдешь в любом другом периоде русской истории. Так, например, согласно автору статьи, приглашенный царем в Москву ученый Максим Грек просидел несколько десятилетий в русских тюрьмах за то, что он на основе влияния западноевропейского ренессанса и гуманизма предпринял критику текста русских литургических книг некоторые из них перевел заново, некоторые скорректировал. А преследование раскольников приняло такой характер, который ничего общего не имел с гуманизмом и справедливостью. Сами же раскольники в своем фанатизме доходили до крайних пределов — вплоть до самосожжения, изуверских издевательств над своими близкими. Они отрицали необходимость грамотности, прогресса и культуры.

По аналогии со старообрядцами Солженицын, — напоминает автор, — требует от эмигрантских диссидентов, чтоб они подвергали себя таким же мукам и страданиям, как староверы XVII столетия. Автор пишет:

«Солженицын представляется самому себе вождем движения старообрядцев, протопопом Аввакумом, самым последовательным врагом патриарха Никона. У Аввакума и Солженицына есть какие-то сближающие их черты характера. Но все же невозможно себе представить, чтобы религиозные восприятия допетровской эпохи могли стать примером для России завтрашнего дня. (…). Как бы Солженицын этого ни отрицал, он целиком и полностью связан с советской действительностью. Он — часть ее реальности. Если мерить его западными понятиями (реакционный, передовой, консервативный), мы ошибемся. Он до мозга костей — гомо-советикус. Гомосоветикус! И это не только благодаря своей типично советской биографии (он на год моложе революции) и типично советскому жизненному опыту: война, лагерь, возвращение, которые связывают его с сотнями тысяч советских людей. Он — гомосоветикус в своих суждениях и проклятиях, вплоть до требования об изгнании из церкви всех инакомыслящих. Солженицын — продукт сталинизма, продукт непреодоленного сталинского прошлого (…). Это особенно ясно становится, когда мы видим, почему он отвергает политическую демократию западного происхождения, почему он голосует за авторитарную систему, которая, якобы, при уважении к легальности и ортодоксальности России сумела вплоть до XX столетия сохранить в России национальное здоровье, как он писал в „Открытом письме“ в сентябре 1973-го года.