Наталья Решетовская - АПН — я — Солженицын (Моя прижизненная реабилитация)

Прав ли был Солженицын в такой категоричности своего суждения? Не пострадало ли оттого качество самих его произведений? Не был ли прав писатель Виктор Конецкий, который в своем письме, посланном в Президиум того же Съезда в поддержку Солженицына, одновременно возражал против максималистской, как он выразился, Солженицынской формулировки? Конецкий — против цензурного произвола, против уродливой формы негласной цензуры, но не за «упразднение всякой — явной или скрытой — цензуры на художественные произведения». «Ибо, — писал В. Конецкий, — во всех государствах, при всех режимах, во все века была и необходимо еще будет и военная, и экономическая, и нравственная цензура».

Мне хочется особо подчеркнуть необходимость этой последней, т. е. нравственной цензуры, которая не должна обойти и произведения Солженицына.

Мне могут возразить: о какой нравственной цензуре можно говорить, когда речь идет о произведениях писателя, получившего Нобелевскую премию «за нравственную силу произведений»? Да, можно. Да, должно.

Нравственная сила произведений и нравственность писателя — вещи, увы, разные. Во всяком случае тогда, когда мы говорим о Солженицыне, — да он и сам не строит в этом отношении никаких иллюзий…

Однажды, в декабре 1970 года, я указала Солженицыну на противоречие между его поступками и тем обстоятельством, что Нобелевскую премию ему дали «за нравственную силу произведений». — Так то ж произведений ! — ответил он.

Но этого несоответствия между «нравственной силой произведений» и нравственными качествами Солженицына-писателя, Солже-ницына-человека не хотят замечать очень многие. Этого не хотят замечать, не хотят принять к сведению и издатели произведений Солженицына.

1) Разве не выиграла бы книга «Бодался теленок с дубом», подвергнись она нравственному редактированию? нравственной цензуре? Если бы из нее были выброшены те ярлыки, которые с необычайной легкостью Солженицын бездоказательно навешивает на несимпатичных ему по гем или иным соображениям людей?

«Я взял под мышку свой отвергнутый беспризорный роман и спустился к новомирскому курьеру-стукачу осуртучтъ папку…» (стр. 125)

2) Если бы была из книги убрана та терминология, которая свидетельствует о том, что сам Солженицын прекрасно владеет теми методами, в которых обвиняет Госбезопасность?

«…летом (Н.Р.: 1969 г.) получил я агентурные сведения (у меня сочувствующих — не меньше, чем у них платных агентов)…» (стр. 279) «…Я кинулся со следствием по Москве…» (Н.Р.: в связи с «Пр. н.») (стр. 296)

«Начинаем следствие… (…) Конфискую добычу». («Теленок», стр. 349)

3) Если бы были убраны хлесткие язвительные эпитеты, примененные Солженицыным к людям, с его точки зрения недостойным?

«отъевшаяся лиса », «мурло, но отчасти комическое» (стр. 187) «лицо, подобное холеному пухлому заднему мешу…» (стр. 204) «лицо порочного волка» (стр. 204)

«свора фото-кино-теле-операторов расстреливала знаменитости светом» (стр. 71)

«мутноугодливый Сац» (стр. 294)

4) Если бы в книге отсутствовали недостойные автора щелчки в людей достойных?

«гениального, трагического и жалко-опустившегося Шостаковича» (стр. 433)

«…по ребячьи поверил вздорным завлечениям 10. Карякина» (стр. 115)

«Я не имею свидетельства, что „бунт“ П. Капицы был выше, чем против неудовлетворительности бериевского руководства».

5) Если бы со страниц «Теленка» исчезли те факты, о которых доверительно рассказывали Солженицыну его персонажи?

«Даже М. Алексеев, целиком занятый своею карьерой, сказал мне в ту осень, правда наедине: „Много лет мы всё строили на лжи, пора перестать!“» (стр. 137)

И не там, не наедине, а на страницах книги, в сноске на той же странице, уличает его во лжи:

«Конечно, выходя на люди, Алексеев строит только на лжи. Гибель собственных РОДИТЕЛЕЙ от голода в коллективизацию он в АВТОБИОГРАФИЧЕСКОМ „Вишневом омуте“ СКРЫЛ, как деталь незначительную».

Сюда же относится весь наш разговор на перроне Казанского вокзала 25 сентября 1973 года (стр. 389–394). Да и многое другое…

6) Если бы в книге не искажались некоторые факты?

7) Если бы не было в книге неверных оценок поступков таких людей, как Твардовский?

«помогал меня душить» (стр. 173)

«поздно ночью не выгнал меня на улицу» (ст. 142)

8) Если бы на страницах книги Солженицын не сводил счеты с теми, кто чинил ему препятствия?

9) Если бы необходимость в «ловких людях» была подана с горечью (как горькая необходимость), а не с самолюбованием?

10) Если бы убрать многие скобки — часто, я бы сказала, с коварным содержанием?

11) Если бы не было в книге неумеренных похвал одним и неумеренной хулы другим?

Не кто иной, как я перепечатывала А. И-чу «Теленка» с рукописного «бисерного» экземпляра (основной текст и первое дополнение — на грани 1967/68 годов). Мне было хорошо известно, что свои «Очерки литературной жизни» Солженицын писал на случай своего «провала», чтобы это не ушло бесследно, но отнюдь не для публикации. Тем более не для публикации в том самом виде, как он их первоначально писал, даже без своего обычного саморедактирования.

Будучи избалованным своими западными издателями, с радостью публикующими любое им написанное, даже и не помышляя о каком бы то ни было редактировании его произведений, Солженицын забыл, что в свое время собирался при публикации этих очерков отредактировать их! Некому было ему об этом напомнить. Некому было ему это подсказать.

А именно это произведение, как произведение биографическое, в котором фигурирует множество людей, не только умерших, но и живущих (а все эти лица названы своими именами), более всех прочих нуждалось в редактировании с позиций нравственных, чтобы оно не оказалось, в частности, использованным автором для сведения личных счетов.

Не будучи в состоянии охватить в этом письме всего, я вижу свою задачу и отныне буду говорить только о том, что касается меня лично, ибо мое имя довольно часто встречается в книге: то как «жены», то как «бывшей жены».

Не вдаваясь пока в существо дела, позволю себе задать издателю вопрос. Как могли Вы допустить, чтобы вышедшая в Вашем издательстве книга включала сцену на Казанском вокзале 25 сентября 1973 года? Солженицын, часто движимый мгновенными импульсами, не понял, что совершил кощунство, описав эту сцену, да еще подав ее в виде фарса! в виде детектива! — Именно в таком виде подана, быть может, самая трагическая страница нашей с ним биографии. Ведь это, по всей видимости, был последний наш с ним разговор, последнее наше с ним в этой жизни свидание! В той жизни, в которой было столько вынужденных разлук! в которой было столько вырванных у судьбы свиданий! — то под грохотом артиллерийских снарядов (во время войны), то через решетку, через столы, через колючую проволоку (в годы, когда Солженицын находился в тюрьмах и лагерях)!