Наталья Решетовская - АПН — я — Солженицын (Моя прижизненная реабилитация)

Как мы ищем — и чего это нам стоит — ту черту, которая отделяет «подлинное и праведное охранение Церкви от соблазнительного самосохранения», здесь об этом говорить неуместно. Но здесь должно сказать, что, может быть, более всего с отысканием этой черты было связано все столь трудно переживавшееся нашей Церковью из десятилетия в десятилетие и вошедшее в единственный в своем роде духовный опыт нашей Церкви. Солженицын не сумел подойти к нему даже издалека. Не сумел и не захотел.

Со многими лишь приблизившимися к Церкви, но как следует так в Нее и не вошедшими, Солженицын-писатель остался Ей чужим, подавленный, как нам кажется, слишком для него привычным, плоским, узко и мелко-рационалистическим подходом к вещам и отсутствием любви. Отсюда и требования его к Церкви, уже одной своей формой свидетельствующие, насколько он Ей далек. Требования, высказанные с таким наглым самомнением и ни с чем не считающейся твердокаменной самоуверенностью.

За ними, однако, можно увидеть замысел — может быть, не его или не только его, — вместо понятных и более чем позволительных разногласий в нашей Церкви по волнующим все христианство вопросам внести в Церковь разъединение, раскол. Создать внутри Церкви опорный пункт действенной «христианской» альтернативы всему советскому обществу во всем. Солженицын не понял, что любая политическая материализация религиозных энергий, которыми живет Церковь, убивает Ее, что, поддавшись такой их материализации, Церковь перестает быть Церковью. И что безусловный, обязательный, священный миссионерский долг Ее — о котором каждый священник знает, вероятно, не хуже только что приблизившегося к Церкви писателя — нельзя превращать в прикрытие истребляющей религиозные энергии какой бы то ни было политической их материализации.

Один очень вдумчивый и хорошо знающий Россию и Русскую Церковь английский рецензент книг Солженицына как-то писал: «его (Солженицына) целью является изменить понимание русскими самих себя и понимание того, где они находятся». («Frontier» Lond.vol. 14 № 4, 1971).

К этому можно было бы добавить: не считаясь с опытом Церкви, он хотел бы изменить понимание русскими церковными людьми самих себя, своей церковности и понимание того, где они находятся. Это значит, встать на один из путей, теперь многочисленных, — псевдоцерковности.

Настоятель Николо-Кузнецкой церкви г. Москвы (Прот. Всеволод ШПИЛЛЕР) Москва, 18.2.1974 г.

«ВСТРЕЧНЫЙ БОЙ»

(уже между мной и Солженицыным)

(« Теленок», стр. 361, глава «Встречный бой»)

Глава «Встречный бой» — вторая глава 3-го дополнения к «Теленку» — писалась в декабре 1973 года. Начинается глава разъяснением, что такое «встречный бой».

«Встречным боем называется в тактике такой вид боя, в отличие от наступательного и оборонительного, когда обе стороны назначают наступление или находятся в походе, не зная о замыслах друг друга, — и сталкиваются внезапно. Такой вид неспланированного боя считается самым сложным: он требует от военачальников наибольшей быстроты, находчивости, решительности и обладания резервами».

(Н.Р.: и уж, конечно, о средствах думать не приходится!)

У Солженицына это пояснение является введением и подготовкой читателя к тому бою, какой произошел на советской общественной арене в конце августа — сентябре 1973 года. В этот «встречный бой» под конец его Солженицын ввел по недоразумению и меня, подав меня представительницей от противной стороны — т. е. от государства. «Встречный бой» кончился. Опубликовав «Архипелаг», Солженицын расстался со своей родиной. Казалось бы, окончены бои, можно вспомнить, что он писатель же, наконец, черт возьми! И, хоть обещал себе не возвращаться больше к «Теленку» («надо и черть знать, за всею жизнью пером не поспеешь»), с него же и начал — IV дополнение стал писать. Было это в июне 1974 Года. Случайно или не случайно — вернулся к «Теленку»? к биографии своей? не толкнуло ли его что-нибудь к публикации этой книги, кроме желания освободиться от этой темы, завершить историю о том, как «теленок» бодался с «дубом»? а раз публиковать — надо описать последние месяцы на своей родине — после «встречного боя». Но ведь «Теленка» тем более собирался не печатать при жизни! Почему же изменил решение? Не знаю, сочтут ли это самонадеянностью, но сопоставление дат приводит меня к выводу, что я оказалась одной из причин, — вернее, готовящаяся к публикации книга моих воспоминаний.

Первая реклама моей книги была дана в итальянском журнале «Тэмпо» 31 мая 1974 года. 5 страниц журнала были заняты отрывками из книги, фотографиями, после предварительной общей характеристики книги и описания впечатления издателя от встречи в Москве с автором, т. е. со мной (29 апреля 1974 г.). В заключение было обещано продолжение печатанья отрывков из книги (№ 23 от 7 июня 74 г.)

Узнал ли Солженицын именно об этой рекламе или каким-то другим путем, но факт тог, что о предстоящем выходе моей книги в издательстве Тети ему стало известно в ближайшие же дни после выхода этого номера (№ 19) журнала «Тэмпо». Утверждая это, я исхожу из интервью, которое дал адвокат Солженицына Фритц Хееб некоему Лючано Симонелли в Цюрихе в октябре того же 1974 года — после того, как моя книга вышла в издательстве Тети. По-видимому, именно Лючано Симонелли и привез эту книгу Солженицыну, ибо он в той же статье описывает его реакцию на книгу. Фритц Хееб сообщил Лючано Симонелли (газета «Доменика курере», 21.10.74), что, как только ему стало известно, что в Италии «издатель Никола Тети намеревался опубликовать воспоминания Натальи Решетовской», он 5 июня послал ему срочное заказное письмо (через 4 дня после выхода журнала «Тэмпо», рекламировавшего мою книгу!). «В письме я предупреждал его, — сообщил Фритц Хееб, — о последствиях, с которыми ему пришлось бы столкнуться в области юридической в случае издания упомянутой книги».

Узнал Хееб — значит, узнал и Солженицын! В первые же дни июня… 1974 года… Если еще летом 1973 года А.И. довольно спокойно относился к тому, что я собираюсь публиковать свои воспоминания, и советовал разве что «не дублировать „теленка“» (я еще предложила ему дать мне один экземпляр в мое распоряжение; он замялся, но сразу и не отказал), то теперь, после того как он внезапно резко разорвал со мной отношения в середине октября 1973 года, да еще последним шагом его в отношении меня оказался отказ перевести дачу нашу на мое имя (послал о том заявление в садовый кооператив, и я с большим трудом и лишь два года спустя добилась перевода дачи вопреки его действиям), то теперь он, по-видимому, ждал от меня грома и молнии в моей книге, ждал чего угодно — только не того, что в ней есть: правды о жизни нашей с ним (редактирование в основном свелось лишь к значительному сокращению текста — вот и все!). И начался снова «встречный бой», но на этот раз уже между другими «противниками»: Солженицыным и Решетовской! Притом любопытно, что лишь Солженицын считал меня своим противником, я же его никогда противником не считала и не считаю!