Наталья Решетовская - АПН — я — Солженицын (Моя прижизненная реабилитация)

Вместо ответа я расплакалась. Слезы сами побежали из глаз. Ведь муж всегда считал, что «Архип» — его голова!

Меня не торопили. Наконец, собралась, заговорила.

— Да. Серьезное. История лагерей. Всё о лагерях. Но он при жизни не собирался это произведение печатать. А кроме того, — пытаюсь я защитить Александра Исаевича, — он считает «Архипелаг» лишь опытом художественного исследования. Это стоит даже в подзаголовке!

Разговор идет вокруг того, действительно ли рукопись находится у меня. Предложила немедленно ехать ко мне: «Я открою вам все мои тайники, и вы убедитесь, что у меня ее нет.»

— Да что там тайники… — недоверчиво возразили мне. — У вас есть земля.

— Ну что ж, — ответила я, — наша земля не хранит никаких тайн. Ведь она в паводок заливается…

Представитель Москвы спросил, знает ли кто-нибудь, что меня вызвали в КГБ. Я ответила, что сказала об этом своему редактору, который как раз приехал в Рязань и находится у меня дома. Мой собеседник невольно выразил досаду, но тут же разрешил мне позвонить домой и сказать, что я скоро буду. На этом закончилась моя первая и последняя встреча с представителями Госбезопасности.

Когда я вернулась, редактор признался мне, что запомнил номер машины, на которой меня увозили, когда машина проезжала мимо окна: «На всякий случай!»

О том, что происходило в Ленинграде, мне рассказал, как я уже говорила, сам Леонид Александрович Самутин.

Воронянская все оттягивала выполнение наказа «Исаича» уничтожить тот экземпляр «Архипелага», который принадлежал ей, но хранился у Самутина. Самутин предложил ей, когда она зашла к нему попрощаться перед отъездом на летний отдых, самому уничтожить рукопись. Воронянская воспротивилась и отложила до «после приезда». Время ее возвращения уже подошло, но она все не появлялась. И вот как-то к Самутину подошли на улице и пригласили в Госбезопасность. Там ему разъяснили, что совершенно точно установлено, что у него находится на хранении рукопись Солженицына «Архипелаг ГУЛАГ». Известно это было от самой Воронянской, у которой при обыске был обнаружен дневник. А в дневнике этом черным по белому было написано, что «Архип» — это «голова Исаича» и как, де, хорошо, что он находится «в таком надежном месте — у Л.А.». Уже приготовлены две бригады для одновременного обыска на городской квартире Самутина и в его деревенском доме. Самутину предложен выбор: или обыск, или он сам должен отдать «Архипелаг». Леонид Александрович едет с представителями Госбезопасности в свой деревенский домик и сам отдает им сверток: рукопись «Архипелага» и, увы, мою злополучную «Нобелевскую премию».

Я не знаю, как обращались с Воронянской в ленинградском КГБ, но знаю точно, что был злосчастный дневник, в котором кроме указания на хранителя рукописи было подробно описано, например, как весной 1968 года на нашей даче «Борзовке» создавалась окончательная редакция «Архипа». О том, что Воронянская вела подробный дневник, что дневник этот взят при обыске у нее, я впервые узнала от самого Александра Исаевича уже после смерти Воронянской. Он же рассказал мне, что в дневнике была описана наша совместная работа над «Архипелагом» в мае месяце 1968 года в «Борзовке», так что это уже никакой не секрет!

Солженицын в «Теленке» описывает, как Воронянская металась по квартире, говорила соседке: «Я — Иуда, сколько невинных людей я предала!» Самутин рассказал мне примерно то же. По словам соседей она кусала себе руки и повторяла: «Иуда, Иуда, из-за меня погибнут люди!»

Когда вошли в ее комнату, спустя 4 дня после ее смерти, где висел уже разлагающийся труп, на столе увидели портрет Солженицына, а возле него огарки погасших свечей, которые она, видимо, зажгла перед тем, как вложить свою голову в петлю. Она провисела четыре дня, пока несколько знакомых не пришли ее хоронить, получив открытки, приглашающие на похороны. Александр Исаевич эти открытки, эти приглашения считал загадочными. Я лично убеждена, что открытки послала сама Воронянская.

Опираюсь здесь на свой горестный опыт, когда, решив уйти из жизни (14 октября 1970 года), я с совершенно ясной головой написала завещание и послала открытку той, кого хотела сделать своей душеприказчицей.

Прошу Вас, господин редактор, опубликовать полный текст моего письма в качестве опровержения клеветы в мой адрес, имевшей место в статье «ПЕРВОЕ ИНТЕРВЬЮ СОЛЖЕНИЦЫНА», напечатанной в Вашей газете 26 июня 1974 года. Заранее благодарю Вас за присылку мне номера Вашей газеты с этой публикацией.

Н. А. Решетовская

Мой адрес: <>

ИЗ ТЕЛЕИНТЕРВЬЮ КОМПАНИИ «КОЛАМБИЯ БРОДКАСТИНГ СИСТЕМ».

Уолтер Кронкайт, Цюрих, 17 июня 1974 г.

— А кто была Воронянская?

— Воронянская? Скромная женщина, просто служащая, она мне помогала как машинистка. Как нашли? В таких случаях, знаете, в тоталитарной стране, у нас и всегда это первый вопрос: откуда узнала ГБ? Уже много лет она со мной не работала, считалось, что она ничего не хранит, не было переписки, не было работы. Кто ее знал: ее знали всего «раз-два и обчелся», как говорят в России. Раз-два и обчелся. Хорошо знала ее моя бывшая жена Решетовская. Не знала свежего ничего, за последние 6 лет, свежих событий, а старые события знала, и старых, близких людей по прежнему времени. Но когда она прямо говорила мне, писала и через других передавала, что «будет мне мстить», я все же думал — мстить мне, но не над этой книгой, не над памятью погибших. Я скорее думал так: последние годы геби-сты из АПН близки с ней, беседуют, конечно, очень расспрашивают, и она, может быть, не удерживается от обильных рассказов о прошлом, показывает фотографии, называет имена? Так Воронянская и была взята. В тот день, как я узнал, что «Архипелаг» взяли, я в тот же день дал распоряжение на Запад печатать книгу, в тот же день, дальше уже было ждать нельзя. Но что бы госбезопасность ни слышала об этой вещи раньше, она не могла представить себе силы этой книги. Когда же гебисты взяли экземпляр «Архипелага» и стали читать, или там, власти, у них руки должны были загореться! Они должны были сотрястись: такой силы книги они не ожидали ни по каким предварительным рассказам Решетовской. И вот, три недели прошло, как я дал команду печатать «Архипелаг», Решетовская звонит мне и взволнованным голосом зовет меня на встречу. Мы встречаемся на Казанском вокзале. И она открыто, от имени госбезопасности, предлагает мне встретиться с важным лицом и поговорить, с важным лицом из госбезопасности. Я отказываюсь. Тогда от их имени она предлагает готовую сделку: «Ты должен сделать публичное заявление, что ты 20 лет не будешь печатать „Архипелаг“, 20 лет. И за это тебе сейчас напечатают „Раковый корпус“». Вот когда они спохватились! Когда «Архипелаг» уже был у них в руках, они поняли, что, может быть, надо было печатать «Раковый корпус». Но что теперь? Пугать меня? — они знали, что бесполезно. Значит, оставалось обмануть меня, вступить в переговоры. Через кого? Не найдешь, общих знакомых у нас с ними нет, только Решетовская. Очень была опасная встреча, если б через нее они поняли, что решение уже принято, книга уже набирается, — они не остановились бы ни перед чем. Надо обязательно выиграть 3 месяца, обмануть, усыпить ГБ на 3 месяца. И я сказал: «А я и не собираюсь печатать „Архипелаг“, если не тронут моих 227 свидетелей». Она ответила уверенно: «Этих не тронут, а вот тех, кто помогал…» И пошла передавать мой ответ. Это была наша последняя встреча. Вот «тех, кто помогал», как она говорит, близких людей прежнего времени знает только одна она. Я очень напряженно сейчас слежу за судьбой этих людей: что будет с ними в Советском Союзе?