Наталья Решетовская - АПН — я — Солженицын (Моя прижизненная реабилитация)

В ярославском трехтомном издании публицистики А. Солженицына данное интервью опубликовано в сокращенном виде, и этот момент в числе не вошедших в текст.

ИНТЕРВЬЮ, данное корреспонденту советского Агентства печати «Новости» (АПН) В. Д. Шпиллером 18-го февраля 1974 г.

На вопрос корреспондента, как я отношусь к мнению о Солженицыне как о «религиозном христианском писателе», выражающем мысли и настроения церковных православных людей, живущих в СССР, к мнению, высказываемому в некоторых заграничных церковных кругах, я ответил:

С Солженицыным я знаком, встречался с ним до того, как он был провозглашен лауреатом Нобелевской премии, и думаю, что читал большую часть его сочинений. Не читал опубликованные за границей в последнее время. Встречи с ним и чтение его на меня производили сильное впечатление. Разное. Но мнение о нем, считающее его «религиозным писателем» и даже выражающим наши, здешних православных церковных людей, мысли и настроения я нахожу глубоко ошибочным.

При встречах с ним и при чтении многих его вещей создавалось впечатление, что он повсюду ищет правду. Что поглощен стремлением к ней и хочет служить только ей всем своим оригинальным писательским талантом. Казалось, что он живет правдолюбием.

Насколько оно воплощалось — или не воплощалось — в его личной жизни, публично судить и говорить об этом нельзя, не только священнику. Воплощалось ли в том, с чем он сам публично выступал, — об этом вправе и даже должны судить все. Я думаю, что правду, как мы, христиане, понимаем ее и видим, Солженицын искажал.

Для нас, христиан, правда и добро, как ложь и зло, больше и глубже, чем просто этические, моральные начала и понятия. В христианском понимании их они коренятся в последней, мы говорим, в духовной, метафизической глубине вещей. В духовной глубине души человека. В той же духовной глубине жизни общностей, обществ, наций, народов, где возникает только им свойственный и характер, их «стать». Солженицыну не дано было достичь до этой глубины.

Солженицын-писатель не понял, что трагическая борьба в мире добра и зла, правды и лжи — прежде всего духовная борьба. Что зло преодолевается противоположным ему добрым духом. Что ложь обличается правдой, но правда открывается человеку только в любви и любовью. Добро и правда с одной стороны, и, с другой, — зло и ложь принадлежат к противоположным, онтологически разным реальностям. Солженицын, исповедующий себя христианином, должен был согласиться с тем, что христианин лишь в любви и любовью может искать и находит единственно чистый источник духовной творческой энергии, обличающей и борющейся со злом и ложью. Ее активность не может вдохновляться злобой, ею она отравляется. Тем и страшна диалектика наших чувств, что злость самые лучшие и возвышенные чувства превращает в зло и ложь. Между тем, именно ее так много во всем, с чем выступал в последние годы Солженицын, с маниакальной уверенностью в своей правоте во всем. Эти выступления поражают отсутствием любви — не сентиментально-расслабляющей, добренькой, а настоящей, полной силы добра и правды и силу эту излучающей. Как бы отсутствие такой любви ни замазывали самыми причудливыми словесными узорами, как бы ни старались отсутствие ее — а вместо нее злость и раздражение — превратить в придуманную для него особенную, например, в «зрячую» любовь — чего нет, того нет!

Восприятие же мира, человека, жизни вокруг себя сквозь призму главное бушующей злости — нет, это не христианское восприятие. В духе злобы, в злом духе не от Бога правда не утверждается, а искривляется и гибнет. Отравленная этим духом, становится полуправдой, а потом и кривдой. И тогда служит уже не добру, а злу. Не таким должен быть христианский, да еще и «религиозный» писатель: таким он не может быть.

Теперь о Солженицыне-писателе и о Церкви.

Нет в мире ничего выше сострадания и жалости. Не мстительность, а они должны жить в нас и распространяться не только на безвинно страдающих. И уж кому-кому, как не русскому писателю, знать, что носителями правды и высшего добра только и могут быть умеющие сострадать. Солженицын не почувствовал и не понял глубины и значения этой христианской истины, столь близкой и дорогой всей нашей русской литературе и мысли. Ему оказалась недоступной глубина вещей, где происходит «касание мирам иным», где совершается укоренение душевной жизни в просветляющем ее духе. Не достиг он до сокровенных глубин, до светлого «дна» русского характера. То же самое случилось и с его церковностью.

На поверхность самых глубоких волн часто выплывают вещи с совсем небольшим удельным весом. Одностороннему, скользящему по поверхности церковной жизни взгляду Солженицына не дано было увидеть в ней того, что, может быть, действительно делает или может сделать нашу Русскую Православную Церковь солью, без которой нынешнее христианство становится пресным.

Христианские церкви во всем мире охвачены кризисом, но не обязательно считать его кризисом веры. Скорее это кризис понимания

Церкви. Главного понимания действительно лежащего в Ее основе противоречивого утверждения, антиномии: как следует понимать, что «Церковь НЕ от мира сего и В мире сём»? Сейчас этот вопрос жизнь властно поставила в религиозном сознании всех христиан, и во всех христианских церквах он вызывает мучительные разногласия.

Два года тому назад в открытом письме Патриарху Солженицын с поразительным высокомерием и пренебрежением говорил о самом дорогом и существенном для церковных людей: о молитвенной жизни Церкви. Так говорить можно, ИГНОРИРУЯ не-от-мирность Церкви, когда Ее эссенциально-сакраментальная природа представляется в Ней чем-то второ- или третьестепенным. А первостепенным предполагается активность, мало чем отличающаяся от активности обыкновенных, вполне принадлежащих миру сему организаций, в буквальном смысле слова профанных. Позицию по этому вопросу справедливо считают одним из критериев, мерилом церковности и нецерковно-сти. И вот по этому вопросу Солженицын и занял позицию, чуждую нашей церковности.

Известно, что западным христианам грозит опасность свести христианство к социальной и политической активности. Это, конечно, своеобразная его редукция. Нас склонны упрекать в противоположном: в чрезмерном погружении в одни только «религиозные нужды», в «культ», то есть в редукции христианства с обратной стороны… при том ради опасного и соблазнительного эгоистического самосохранения в трудных внешних условиях жизни. Упрек жестокий и несправедливый.