Алексей Карпов - Ярослав Мудрый

Чем были вызваны киевские пожары, в точности не известно. Титмар Мерзебургский (а он основывался на информации людей, побывавших в самом Киеве) говорит о каком-то «несчастном случае», и мы не можем не прислушаться к его свидетельству, тем более что хорошо знаем, сколь бесчисленное множество пожаров в средневековых, по преимуществу деревянных, русских городах было вызвано именно неосторожным обращением с огнем. Но возможно и другое, также высказывавшееся в литературе предположение: пожар 1017 года стал следствием печенежского набега на Киев. Поздние русские источники хотя и не связывают эти события (киевский пожар и набег печенегов), но все же свидетельствуют о том, что оба они имели место весной 1017 года, то есть приблизительно в одно и то же время. Ясно одно: вступив в стольный город Древнерусского государства, Ярослав столкнулся с целым кубком проблем и противоречий, распугать который едва ли представлялось возможным.

В первую очередь ему предстояло уладить отношения с киевлянами, а заодно и со своей новгородско-варяжской дружиной и, по возможности, не допустить насилий меж теми и другими (и это притом, что отношения внутри самого воинства Ярослава были достаточно напряженными). Мы не знаем, в tак0й степени ему удалось справиться с этой задачей. Часть новгородцев, вероятно, была тогда же отпущена им домой. По обычаю, князь должен был щедро вознаградить их. «И начал воев своих делить (наделять. - А. К.): старостам по 10 гривен, а смердам по гривне, а новгородцам по 10 гривен всем, и отпустил и всех домой…» - свидетельствует новгородский летописец26. Смерды - очевидно, жители сельских районов Новгородской земли; «все новгородцы» - горожане, статус которых был, как видим, значительно выше.

Что же касается выплат оговоренных денег скандинавским наемникам, то с ними, судя по «Пряди об Эймунде», вышла заминка. Требуемая сумма серебра, которую, по обычаю, належало взимать с побежденных, вероятно, грозя окончательно разорить киевлян, а Ярослав, наверное, не хотел сразу же обострять с ними отношения. «Я думаю, что ваша помощь теперь не так нужна, как раньше, - передает саг слова «конунга Ярицлейва», обращенные к предводителям норманнов, - а для нас - большое разорение давать вам такое большое жалованье, какое вы назначили». Впрочем, на этот раз Ярослав, кажется, все же выплатил обещанную сумму, и варяги остались у него на службе. Но не значит ли это, что его отношения с киевлянами соответственно ухудшились? Как мы увидим, киевляне без особого энтузиазма будут поддерживать Ярослава, особенно на первых пора. Все же он оставался для них в первую очередь новгородцем, а значит, чужаком. Да и физический недуг Ярослава, к этому времени уже явно проявившийся, вряд ли увеличивал к нему симпатии горожан.

Положение Ярослава в Киеве осложняли не только внутренние трения, но и угроза извне. Ему приходилось думать о возможном отражении нападения врагов сразу на нескольких направлениях. На запад, в Польшу, бежал Святополк. Его тесть, польский князь Болеслав, становился естественным противником Ярослава, а значит, мог угрожать его западнным границам. С юга же угроза исходила от печенегов - давних врагов Руси и столь же давних союзников Болеслава, а теперь уже и Святополка27

С печенегами Ярославу, по-видимому, и пришлось столкнуться раньше всего. Об их нашествии на Киев около 1017 года согласно свидетельствуют как русские, так и иностранные источники. По свидетельству Титмара Мерзебургского, «Враждебные печенеги» «часто нападали» на город «по наущению Болеслава». Однако у степняков, по-видимому, имелись и свои резоны для очередного нападения на Русь; одним из таких резонов могло стать желание отомстить Ярославу за поражение у Любеча.

Когда именно случился печенежский набег, мы точно не знаем. Предположительно, уже весной - об этом свидетельствуют косвенные данные, содержащиеся в Тверской летописи, составленной в X веке на основании как новгородских, так и киевских источников28 Набег оказался внезапным («нечаянным») для Ярослава, и киевский князь не успел (или не захотел) предпринять никаких мер для отражения нападения на дальних подступах к своей новой столице. Сражаться потому пришлось, чуть ли не в самом городе, у самых крепостных стен; впрочем, все завершилось более или менее благополучно для киевлян. «Приидоша печенеги к Киеву, и секошася у Киева (или: «…и всекошася в Киев». - A. К), и едва к вечеру одолел Ярослав печенеги, и отбегоша посрамлени». Такой текст читается в новгородско-софийских летописях29, в которых, вероятно, отразилась одна из ранних редакций Киевской летописи*. [* Права, в той же статье в данных летописях читается рассказ о заложении Ярославом «града великого Киева», Золотых ворот и церкви Святой Софии. По крайней мере первые два строительства на самом деле развернулись гораздо позже: «Повесть временных лет» сообщает о них под 1037 годом, следующим после тог, как на Киев вновь напали печенеги. Этот очевидный анахронизм заставил исследователей усомниться и в самом факте нападения печенегов на Киев и посчитать, что и вся статья 1017 года, как она изложена в новгородско-софийских летописях, лишь дублирует более поздние (под 1036 и 1037 годами) статьи «Повести временных лет»30. Однако известие о нападении печенегов на Киев именно в 1017 году подтверждается в таком независимом источнике, как «Хроника» Титмара, и потому сомнения на этот счет, по-видимому, следует оставить. Другое дело, что сообщения о двух нашествиях печенегов на Киев - в 1017 и 1036 годах - могли смешаться; из-за этого и произошла путаница, и набег печенегов 1017 года стали связывать с построением Золотых ворот и заложением нового города].

Уникальные и яркие подробности киевского сражения с печенегами 1017 года сохранились в «Истории Российской»

B. Н. Татищева. «Того же году нечаянно пришли ко Киеву печенеги, и, смешиийся с бегусчими людьми, многие вошли уже в Киев. Ярослав же едва успел, неколико войска собрав, не пустить их в старый га. К вечеру же, собрав более войска, едва мог их победить и гнал за ними в поле, неколиких пленил и побил»31 Удивительно, но эти татищевские известия находят подтверждение в скандинавской «Пряди об Эймунде», которая тоже знает о внезапном нападении кочевников на столицу «конунга Ярицлейва».

Правда, печенеги названы здесь не своим собственным именем (его в Скандинавии, скорее всего, вообще не знали), но именем бьярмов, жителей Биармии, загадочной земли, которую скандинавские источники помещают на самый север Восточной Европы. Эта замена вполне объяснима. Скандинавы были более или менее знакомы с этим народом, и в их эпосе именно он олицетворял дикие и необузданные, враждующие с христианами племена, какими для русских являлись печенеги. В качестве союзников «Бурицлава» (Святополка) в саге названы также «ТЮРК (надо полагать, торки или те же печенеги), какие-то «блокумены» (куманы, то есть половцы?) и «многие другие злые народы». Сообщает сага также о том, что «Бурицлав лично предводительствовал ими, что, очевидно, отдает воспоминания о другом походе Святополка на Русь - в 1019 году. Вряд ли можно принимать всерьез также утверждение составителей саги о том, что «Бурицав будто бы намеревался «отступиться от христианства и «поделить страну между этими злыми народами в случае своего конечного успеха. Святополк, несомненно, оставался христианином (вопреки домыслам отдельных историков) и, заключая союзы, как с Польшей, так и с печенегами, отнюдь не собирался уступать кому-либо принажавшие ему земли.