Дебра Мерк - Девочка в гараже [Реальная история приемной мамы] [litres]

Я увидела на этих деньгах следы крови. Мне не хотелось иметь к ним никакого отношения

Едва я прочитала письмо, у меня навернулись слезы. Волна скорби окатила меня. Я увидела на этих деньгах следы крови. Мне не хотелось иметь к ним никакого отношения. Я не желала, чтобы наш ни в чем не повинный ребенок был хоть как-то связан с ужасной историей смерти сестры. Трагедия убийства никуда не делась, и мы, похоже, не могли просто взять и уехать от нее прочь.

В тот вечер, когда Эл вернулся с работы, мы оба договорились ответить «нет» и сразу же отослать письмо. Мы в состоянии обеспечить Кортни. Ей незачем рассчитывать на деньги, которых не было бы, если бы не смерть Ханны.

С недавних пор я начала знакомить Кортни с понятием усыновления: читала ей детские книжки о том, как семья кроликов приютила у себя маленькую белочку. До изложения подробностей удочерения самой Кортни было еще очень далеко, но мы с Элом решили так: пусть она с самого начала знает, что ее удочерили, а когда повзрослеет достаточно, чтобы понять, мы расскажем ей обо всем, если она захочет. Я знала: некоторые дети жаждут выяснить свое прошлое, а другие довольны жизнью в настоящем. Как знать, какой окажется Кортни?

В Баптистском университете Уэйленда было принято просить на занятиях помолиться за кого-нибудь. Однажды, когда мой преподаватель спросил, нужна ли кому-нибудь молитва, я подняла руку.

– Моя дочь-подросток лечится от остеосаркомы. Пожалуйста, помолитесь о ее здоровье и о мудрости врачей и медсестер, которые заботятся о ней.

Преподаватель попросил класс встать и присоединиться к нему в молитве. Когда все так и сделали, я мысленно попросила Бога помочь мне понять, как бы мне лучше справиться с оплатой лечения Хелен.

Я не подозревала, что через молитву Бог приведет меня к роли, которую, пожалуй, можно назвать одной из самых невероятных, какие мне только доводилось играть за свою жизнь.

На перемене после этой трогательной молитвы один однокурсник, веселый и умный, подошел ко мне и спросил: не хочу ли я приобщиться к тюремной системе не только как капеллан?

Я засмеялась, подставляя чашку под рожок кофемашины.

– А как еще? – спросила я. – Как заключенная?

Он фыркнул:

– Нет. Как надзиратель в ведомстве шерифа.

Я с ошарашенным видом обернулась к нему, и кофе выплеснулся через край чашки.

– Надзиратель? Вы шутите?

– Поверьте, – сказал он, – если вы и вправду сочувствуете заключенным, нет более эффективного и личного способа на них повлиять, чем кормить, одевать, заботиться о том, где они живут и чем дышат. Так вы сможете реально изменить их жизнь.

Оказалось, он служит в чине капитана в одной из тюрем округа Марикопа. В ведомстве открылась вакансия, и, по его мнению, я могла бы на ней пригодиться. Он даже предложил написать для меня рекомендательное письмо.

– Деб, вы гораздо больше узнаете про заключенных и тюремную систему, если будете носить форму со звездой, а не уличную одежду и Библию.

Поначалу я отмахнулась от этой мысли. Абсурд! Я – надзирательница и помощник шерифа? В тюрьме? И это после библейских чтений, «Миссии спасения», учительства в воскресной школе, работы в Центре помощи при нежелательной беременности, роли матери в патронатной семье? С двумя подростками и трехлетней малышкой на руках? Мне хотелось быть капелланом, а не блюстителем закона. Я бы только посмеялась, но мешали два обстоятельства. Предложение обещало зарплату, а деньги нам требовались – на лечение Хелен. И мое сердце затрепетало от уже знакомого и непередаваемого чувства: я ощутила зов. Призыв предать себя воле Божьей.

Я ничего не говорила семье, пока она не собралась следующим вечером за ужином. А когда рассказала, звон ножей и вилок оборвался, и все уставились на меня.

– Ты с ума сошла? – воскликнул мой защитник Чарльз.

– Пожалуй, немножко. Я не прочь хотя бы попробовать. Я никогда даже не думала о работе такого рода, но мне не помешал бы взгляд с совершенно иной позиции.

– С этой твоей позицией мы изведемся от беспокойства, – судя по голосу, Эл вовсе не считал затею удачной. Тем не менее мой озадаченный муж, который поначалу со смехом отверг идею как безумную, поддержал меня в молитве о ней и в конце концов дал свое благословение.

На следующий день я записалась по телефону на предварительную встречу и собеседование. Оно прошло удачно и повлекло за собой несколько недель дополнительных собеседований, психологических тестирований и проверок на детекторе лжи. Наконец меня приняли. Занятия в учебном лагере для новобранцев должны были начаться через несколько недель, но еще до участия в программе, рассчитанной на шесть недель, я начала каждый день бегать, тренироваться и села на диету – словно на конкурс красоты готовилась.

В первый день в учебном лагере я увидела самых разных людей. Молодые, лет двадцать-тридцать. Только один был ближе по возрасту ко мне, сорокавосьмилетней.

Во что я ввязалась?

Так или иначе, я очень скоро научилась всему необходимому – и тому, как пользоваться электрошоковым оружием – тазером и опрокидывать противника на толстые маты.

И это было еще невероятнее, чем конкурс красоты!

Впервые облачившись в новую форму и взглянув на себя в зеркало, я не знала, смеяться мне или корчиться от стыда. И я сделала все сразу. Скажу лишь одно: рубаха цвета хаки прямого покроя, с короткими рукавами и пуговицами сверху донизу, а также темно-коричневые штаны с высокой посадкой и карманами-карго льстили мне гораздо меньше, чем наряды «Миссис Вайоминг». А что до аксессуаров, то форменный ремень с рацией, наручниками, карманом для перчаток, тазером и газовым баллончиком прибавили добрых четыре дюйма к обхвату бедер. Но оказалось, что ходить (и бегать) в тяжелых черных форменных берцах гораздо проще, чем танцевать на высоких шпильках. И в ботинках я не натирала пальцы ног.

Вход в ворота тюрьмы Эстрейя в первый день службы меня отрезвил. Побывать в тюрьме на часовом свидании – это одно. Но если задуматься о людях, запертых здесь на много часов и дней, колючая проволока и тюремные стены покажутся гораздо более зловещими. Прочные двери захлопывались с угрожающим лязгом. В воздухе висел застоялый запах раздевалки. Печальные лица, пустые взгляды. Никакой надежды. Я сразу поняла: капитан был прав. Жизнь в этих стенах жестока и сурова. Отсюда изгнано все, кроме самого необходимого. И если я хочу добиться перемен в жизни этих женщин, без пребывания в их реальности не обойтись.

Я думала, что явилась сюда, чтобы влиять на заключенных. И не подозревала, что влиять будут они – на меня.