Игорь Сорокин - Художник каменных дел

— Ищите, Щусев, ищите и думайте. Готовьтесь к защите дипломного проекта. От того, что вы надумаете, будет зависеть ваша судьба.

Котов ничуть не преувеличивал, говоря о судьбе. Диппломные проекты выпускников академии, оцененные Большой или Малой золотой, а также Большой или Малой серебряной медалями, были своеобразными ключами к разным дверям. Медаль давала право занять определенную ступень в общественной иерархии: Малая серебряная медаль приносила звание неклассного художника, Больпая серебряная — классного художника третьей степени, Малая золотая — классного художника второй степени, а Большая золотая вместе со званием классного художника первой степени — возможность стажировки в лучших европейских академиях художеств сроком до шести лет. Как правило, вернувшиеся из заграницы художники занимали ведущее место среди художественной элиты России. Достаточно вспомнить Карла Брюллова или Константина Маковского, награжденных за свои дипломные работы Большой золотой медалью.

Нет, не одно лишь честолюбие обуревало Щусева, им владела страсть вырваться на свободные просторы творчества. И конечно же он мечтал увидеть высшие достижения мирового зодчества, скульптуры, живописи.

Дома он разложил перед собой все свои студенческие проекты. Первым был проект ограды и входа в парк — то, что он предполагал, но так и не сумел сделать в Сахарне, потом шел проект двухэтажного охотничьего домика в стиле французского Ренессанса — прежде он казался ему даже поэтичным, но теперь напоминал красивый лубок.

— Все не то! — вынес он приговор сам себе.

Учебный проект двухэтажной больницы, которому мог бы обрадоваться отец, будь он жив, тоже не понравился ему.

Лишь компактный и строгий эскиз торгового дома да детально проработанный проект сельской народной читальни с интерьерами в молдавском духе удовлетворили его, но разве они могли вместить то, что он собирал долгие годы по крохам, готовясь к решающему броску.

В полной растерянности уехал он в Кишинев. Здесь его уже давно ждала стройка. В Кишинев звали и сестра с Павликом, но еще сильнее притягивало другое существо...

С первой же минуты его появления на стройке пыль, суета, крики артельщиков отодвинули все его терзания. Стройка снова властно взяла его в полон, подрядчик Пронин опять завалил неотложными делами, будто Алексей и не отлучался со стройки.

Чертежи перекрытия первого этажа гимназии, фасадов, вестибюля и парадной лестницы он продержал у себя более недели и все это время ходил по стройплощадке, приглядывался, а потом неожиданно огорошил подрядчика: архитектурная проработка здания не продумана, сумбурна, сыра!

Убедившись, что Щусев не шутит, подрядчик растерялся:

— Что же делать? Звать господина Мазирова?

— В Одессу к архитектору я поеду сам. Есть у меня одна мысль. Мне кажется, он должен согласиться...

Одесса конца века являла собой затейливое сочетание ярмарки и стройплощадки: по булыжной мостовой, с обеих сторон которой стояли магазины и лавки, катили фуры, груженные кирпичом и деловым лесом. Их резво обгоняли лихачи, оглашая улицу притворно грозными криками. На морском ветру развевались ленты дамских шляпок и газоые шарфы, в воздухе плыл аромат цветущих акаций, французских духов и запах цементной пыли. От одесских причалов до Французского бульвара долетала какофония пароходных сигналов. И всю эту веселую сумятицу щедро освещало горячее солнце, которое, однако, из-за близости моря никого не обжигало — ни людей, ни лошадей, ни многочисленных собак.

Архитектор Мазиров принял Щусева неприветливо, настороженно. Он выразительно положил руку на ворох чертежей и калек и уставился на Алексея в упор.

— Как вы, право, некстати, батенька, видите, что у меня творится… — сказал он, усаживаясь напротив гостя в золоченое, обитое бордовым бархатом кресло. — Ладно, что у вас там?

Алексей развязал папку и произнес:

— Я прибыл спросить у вас совета, вот и все. Не кажется ли вам, что облицованное диким камнем общественное здание может приобрести лицо только за счет тонкой проработки фасадов?

— Так. Ну и что же дальше?

— Я понимаю, что вы только из-за недостатка времени не высветили фасады хотя бы рустом, как мастерски это сделали у парадного входа в гимназию. Я позволил себе лишь несколько продолжить вашу идею — здесь вот, по нижнему поясу, и по наличникам окон второго этажа.

Архитектор недоверчиво покосился на щусевский эскиз. Детали фасада были прорисованы подробно, четко.

— Хорошо, я согласен. И за этим вы ехали ко мне?

Алексей выдержал паузу, на какую только был способен, и тактично сказал:

— Уважаемый метр, ваш новый фасад... предполагает кое-какие исправления внутри здания...

Брови архитектора сдвинулись, он взглянул на молодое безмятежное лицо собеседника и... расхохотался. Смеялся он долго и с удовольствием.

— Ладно, показывайте, что вы там напридумывали...

Щусев развернул новый эскиз и убежденно сказал:

— Если вестибюль развернуть до размеров большого зала, поставить по бокам парадной лестницы по две пары простых ионических колонн, то появится необходимость перекрыть нижний этаж крестовым сводом.

— Что за смелые линии, прямо красота! — невольно вырвалось у Мазирова. — Но, дорогой коллега, кто же нам даст денег на эти выкрутасы?

— Я немного пересмотрел смету расходов. Взгляните, мы укладываемся.

— Мне надо подумать... Приходите завтра.

День, два, три приходил Щусев к архитектору, каждый раз изыскивая новые аргументы в пользу своих предложений. Уж очень ему хотелось, чтобы родной гимназии досталось здание, в котором хоть что-нибудь было бы и от него.

В Кишинев он вернулся с победой: все его эскизы, чертежи и сметы были заверены и подписаны Мазировым, которому так и не удалось понять, что за корысть заставила молодого чудака вложить в чужой проект немалое искусство и труд — ведь он даже не заикнулся о соавторстве.

В самый разгар работ по настоянию Щусева на стройку была подряжена новая большая артель с искусными каменотесами. Благодаря их стараниям здание гимназии на глазах стало приобретать тот образ, к которому стремился Щусев. В этот год он впервые почувствовал истинную роль архитектора, хотя автором проекта был другой человек.

Он научился жить постройкой, воспринимать ее как часть самого себя. И артельщики, и сам Пронин понимали и ценили увлеченность молодого практиканта и относились к нему с искренним почтением.

Не случайно Пронин, закладывавший тогда для себя новый дом на Садовой улице, упросил Щусева сделать хотя бы беглый его проект, на что Алексей согласился, лишь когда в новой гимназии начались внутренние отделочные работы.