Игорь Сорокин - Художник каменных дел

В то лето Щусев продолжал постигать еще одно важное искусство — искусство доверия к простым людям, понимания, дружбы со строительными рабочими. Памятью об этой дружбе стал один из портретов Пронина, который Алексей выполнил углем на плотной бумаге большого формата: характерная голова крестьянина с проницательными глазами, гордого тем, что ему своим трудом и уменьем удалось выйти в люди.

Не было человека на стройке, который бы не полюбил Щусева, как не было ни одного артельщика, к которому сам он отнесся бы без внимания. Антон Пронин лишь выразил волю своих собратьев, когда добился в земской Управе такого вознаграждения для Щусева, о каком тот и мечтать не мог.

Переполненный самыми радужными надеждами, пришел он в дом Карчевских. Его встретили как именинника. Алексей принимал поздравления по поводу окончания строительства, а сам все искал случая остаться с Машенькой наедине, чтобы сказать ей о главном, о самом важном, о том, во имя чего он так торопился утвердить себя. Однако объяснение так и не состоялось.

Ночью он то терзался от своей робости, то искал ей оправдания: ему казалось, что та жизнь, для которой создана Маша Карчевская, ему недоступна, что, пока он студент, он не смеет тревожить ее душу.

Было еще одно обстоятельство, которое угнетало: вновь и вновь вспоминались слова профессора Котова о том, что в нынешнем году должна решиться его участь. А он так и не знал, каким будет его дипломный проект, какая его ждет судьба.

Утром он отправил в академию прошение с просьбой разрешить ему кратковременную заграничную поездку для ознакомления с архитектурными памятниками Румынии, Австро-Венгрии, Боснии и Герцеговины. Разрешение пришло неожиданно быстро. Видимо, решающее действие возымела приписка «за собственный счет».

В поездке Алексей избегал столичных городов: на его взгляд, одна лишь Вена могла соперничать с Петербургом. С особым пристрастием изучал он замки и загородные дворцы, гнездившиеся среди живописных гор Южных Карпат и Балкан. Сначала он даже самому себе не хотел признаваться, чем вызван этот его интерес к романтическим пейзажам, которые прежде он знал по распространенным в Бессарабии литографиям, гравюрам, картинам самодеятельных художников. Он с упоением рисовал старинные строения, бродил среди развалин замков, размышлял о том, какая красивая жизнь, возможно, шла здесь когда-то — в диких лесах близ горных рек и гулких водопадов. И все время ему было жаль, что этой красотой он не может поделиться с той, с которой давно уже мечтает быть вместе.

Алексей не позволял себе лишних расходов, но тем не менее его недавно еще такой толстый кошелек пугающе быстро тощал. Он поспешил назад в Кишинев.

Перед отъездом в Петербург он показал Машеньке эскиз, который вобрал в себя все лучшее, что отложилось за время поездки в его памяти. Романтический дворец был лишь намечен быстрыми и вдохновенными штрихами. Чуткое сердце Маши сразу подсказало ей, чем вызван этот рисунок и чем была вызвана вся его поездка, столь похожая на бегство.

Он мог бы и не спрашивать, но не удержался и глупо спросил:

— Тебе хотелось бы жить в таком дворце?

— А рядом что? — тихо спросила она вместо ответа.

— Церковь. Должны же мы где-то обвенчаться.

Маша опустила эскиз на колени, а Алексей, растерявшись, стал говорить, что такой дворец, даже еще лучше, он непременно построит для нее. Он уверен, что сможет построить тысячу дворцов, но один, лучший — только для нее.

Тот же эскиз, только более детально проработанный, он показал в академии профессору Бенуа. Леонтий Николаевич, бегло оглядев рисунок, сказал:

— Думаю, в качестве предварительного эскиза подойдет. А почему нет названия? — Он взял карандаш, подумал и написал: «Барская усадьба». — Мы отправим эскиз на утверждение комиссии. Несмотря на беглость прорисовки, чувствуется, что вы в состоянии построить то, что нарисовали. Постарайтесь, чтобы это не ушло из проекта при его детальной разработке — так случается довольно часто. Если вы потеряете уверенность, она и из проекта уйдет — запомните это!

Щусев немало удивился: как же можно потерять то, что целиком поглотило его, — свою идею, свое будущее, наконец!

Предварительный эскиз был единодушно утвержден аттестационной комиссией академии, и Алексей самозабвенно погрузился в разработку.

Генеральный план дворца, планы этажей, эскизы фасадов вырастали, как в сказке дерево из горчичного семени. Лихорадка захватила его и, не выпуская, держала в напряжении, будоража фантазию, вызывая к жизни все новые и новые образы. Они наплывали друг на друга, и будто бы само собой отрезалось и отбрасывалось лишнее, постороннее, выкристаллизовывалась целостная, единая панорама: вокруг нарядного овального двора, окруженного огромной разомкнутой ротондой, вырастали призматические башни дворца простых и чистых форм.

Эта простота делала красивую, дробную вязь фасадов легкой и торжественно-приподнятой. Примыкающая ко дворцу оранжерея с куполом, как парус, довершала ощущение легкости, зато галерея, связывающая дворец с церковью, выполненной в стиле русских ярусных храмов конца XVII века, с ее нарочито утяжеленным верхним поясом, пристяжным кольцом привязывала дворец к земле.

В прорисовке деталей Щусев, казалось, превзошел самого себя: стройная гладь колонн у парадного подъезда выгодно контрастировала с затейливыми наличниками окон, обрамлением дверей и арок. Вместе с мастерским владением эскизом и акварелью дипломант показал, насколько свободно он чувствует себя как инженер. Впоследствии искусство инженера проявлялось во всех проектах Щусева. Он мог всецело углубиться в художественное творчество с полной уверенностью, что чутье инженера его не оставит. Может быть, именно поэтому все, что построил Щусев, в натуре всегда выглядело красивей и ярче, чем на самым тщательным образом выполненном проекте.

Созданный в формах, близких к французскому Возрождению, «дипломный дворец» Щусева задним фасадом был обращен к парку и как бы сливался с ухоженной перспективой, главенствуя над ней и организуя ее.

Ни Бенуа, ни Котов больше не сомневались в творческих возможностях своего выученика. Проект «Барская усадьба» был оценен самым высоким баллом, осталось лишь дождаться традиционной осенней выставки, для которой отбирались лучшие работы выпускников Академии художеств. Профессора предрекали Щусеву золотую награду.

В Кишинев Алексей летел как на крыльях. Забыты бессонные, полные труда ночи, осталось одно лишь ощущение удачи, победы. Будущее радовало и обнадеживало.

Первым делом он направился в дом Карчевских, но Маши не застал. Он прошел на половину Варвары Ильиничны и, поцеловав ей руку, чуть ли не с порога бухнул: