Игорь Сорокин - Художник каменных дел

И Алексей Викторович предпринимает отчаянный шаг: для наглядности он решает поставить посреди города архитектурный эталон, увидев который всякий причастный к зодчеству вспомнит о главном назначении архитектуры — облагораживать жизненную среду. На Советской площади, прямо напротив здания Моссовета, Щусев сооружает по своему проекту портик-пропилеи, выполненный в наистрожайних традициях древнегреческой классики. Под портиком он подолгу любил рассказывать, как с помощью проникновения в основы классики сам он добивался завоеваний на своем пути, в каком бы стиле ни работал и какое сооружение ни создавал. Пропилеи напоминали: не теряй строгости и целесообразности, благозвучия и красоты, которые содержит классика. И снова зодчий неустанно твердит: «традиция» означает «передача», передача наследникам лучшего, что собрано по крохам тысячами их талантливых предшественников.

С высоты своего художественного опыта Алексей Викторович пытался представить архитектуру города будущего с ее пластикой и совершенством форм. Как сохранить ни с чем не сравнимое лицо Москвы? Эта мысль ни на минуту не оставляла его, временами даже терзала и мучила. Иногда ему казалось, что древние черты столицы сглаживаются, что она теряет свой колорит. А ведь прежде Москва была так же своеобразна, как Владимир или Суздаль. Посетивший эти города хоть раз человек уже никогда и ни с чем их не спутает, даже ввези его туда с завязанными глазами, а потом развяжи их и спроси, где он находится.

Москва, несмотря на хаотичность новой застройки, затаенно хранит в себе яркое своеобразие, в котором сплелись седая древность, праздничное московское барокко, строгая желто-белая классика екатерининских и более поздних времен. Нет, не смеет Москва утратить своего лика! Через сколько бы лет ни вернулся москвич домой, он должен с благодарностью и отрадой узнавать повсюду черты родного города. Величественность и торжественность Москвы как столицы огромного государства не смеют лишить ее уюта, мягкости, доверчивой простоты.

Пришла весна 1929 года. Заканчивалось строительство дополнительных корпусов Третьяковской галереи. И вдруг вокруг проекта Мавзолея разгорелись новые страсти.

«Возмутителем спокойствия» оказался Владимир Владимирович Маяковский. Вот что писал Щусев в своих воспоминаниях: «Один из моих оппонентов по проекту Мавзолея — Маяковский — не хотел примириться со статическим памятником Ленину. Он требовал другого решения...»

Владимир Владимирович настаивал на сооружении динамичного, сверхсовременного памятника вождю. Ему напомнили слова Надежды Константиновны Крупской: «Не устраивайте ему памятников, дворцов его имени, пышных торжеств его памяти — всему этому он придавал так мало значения, так тяготился всем этим. Помните, как много еще нищеты, неустройства в нашей стране...»

Маяковский обладал огромным авторитетом и, зная об этом, стучался во все инстанции. Он предлагал поставить на Красной площади «исполинских размеров фигуру Ленина, призывающего пролетариат на смертный бой с капитализмом. Таким он должен остаться там навсегда».

Вскоре был объявлен Всесоюзный конкурс на создание постоянного Мавзолея.

Деревянный Мавзолей, поблекший от дождей и снегов, продолжал «держать» площадь.

Конкурсных проектов было великое множество, они приходили отовсюду, в том числе из-за рубежа. Но странное дело, бо́льшая часть проектов даже известных архитекторов представляла в той или иной степени модификацию щусевского Мавзолея с круглым, эллиптическим или шестиугольным планом. Была в этих проектах монументальность, но ни одному из них не удавалось естественно войти в ансамбль Красной площади.

В итоге конкурса правительственная комиссия, возглавляемая К. Е. Ворошиловым и А. С. Енукидзе, предложила Щусеву «перевести временный Мавзолей из дерева в гранит». Так Мавзолей снова позвал к себе своего зодчего.

Он знал, что временный Мавзолей рано или поздно придется перестраивать, не исключал, что это придется делать ему, но он не знал, когда этот срок наступит. И временное увлечение Щусева конструктивизмом, и работа в Третьяковской галерее, и возведение ее дополнительных зданий были, как оказалось, совершенно необходимы, чтобы он смог по-новому взглянуть на Мавзолей.

Сделать точную копию деревянного Мавзолея в камне? Но за эти годы Щусев изменился, как изменился и мир, в котором прочно утвердилась Страна Советов. Теперь архитектор был убежден, что по ходу развития мировой истории имя и дело Ленина будут год от года звучать все громче. Таких людей, каким был Владимир Ильич, земля рождает чрезвычайно редко.

Этот человек отличался ни с чем не сравнимой духовной силой и скромностью, великой заботой о людях труда, глубокой верой в народ. Через всю свою жизнь пронес он мечту о социальной справедливости. Больше всего Щусева поражала в Ленине безмерная преданность этой мечте, умение подчинять ей всего себя, упрямо воплощать ее в действительность каждым своим поступком, каждым шагом.

Нравственная потребность справедливости, живущая в душе трудящегося человека, накрепко связывалась с именем Ленина, каждый успех страны в индустриальном строительстве и на хлебной ниве сопровождался этим именем. И зодчий уже не мог удовлетвориться только гранитной копией.

В своем кабинете при свете зеленой лампы набрасывал Алексей Викторович эскиз за эскизом. Тем временем строители уже приступили к разборке деревянного Мавзолея. А зодчий оставался так же далек от цели, как и вначале. Было ясно одно — Мавзолею надлежало по-прежнему «фокусировать» площадь, оставаясь главной доминантой. Зданию Мавзолея нужно придать всенародную притягательную силу. На решение такой задачи мог отважиться только художник, одержимый идеей создать памятник, утверждающий бессмертие ленинских начал.

Если решать Мавзолей в стиле русской архитектуры, то, «подверстанный» к Сенатской башне, он потеряется под стенами Кремля. А выдвинутый вперед, он невольно вынужден будет спорить красотой с собором Василия Блаженного...

В один из мучительных дней поиска Алексею Викторовичу пришла мысль: Мавзолей должен принадлежать не прошлому, как надгробия, и даже не настоящему, а будущему — вот тогда люди задумаются об интернациональной сущности дела Ленина.

Чем упорнее зодчий искал новый образ, чем глубже проникался главной идеей Мавзолея, тем больше убеждался, что особенности нового материала — гранита — уводят его от деревянного прообраза. Внешние плоскости деревянного Мавзолея создавали за счет своей рельефности иллюзию монолита. Иллюзорная монументальность свободно уживалась в дереве с легкостью и какой-то домашней простотой. Но когда дерево потемнело, глубина утратилась, Мавзолей помрачнел.