Игорь Сорокин - Художник каменных дел

Сплотить сотрудников галереи в коллектив единомышленников, объединить их высокой идеей просвещения народа — вот самое трудное, что сумел сделать Алексей Викторович на посту директора Третьяковской галереи.

Он взвалил на свои плечи огромный труд по организации выставок, которые сменяли в галерее одна другую. Именно к этому он и стремился — быть необходимым множеству людей, и прежде всего художникам. Щусев привлекал к участию в выставках крупнейших живописцев, отыскивал молодые таланты.

«Выставка Сурикова, каталог и перевеска удались как нельзя лучше. Все довольны, — писал он Нерадовскому 22 марта 1927 года. — Вчера Кончаловский открыл свою выставку, хотя вещи и этюдного характера, но, по-моему, есть сильные: портрет японца, сапожника, натюрморт (заяц) и несколько пейзажей».

У Щусева был ценный дар — дар общения. Те люди, которым приходилось сталкиваться с ним, дорожили его вниманием. Их привлекали обаяние и мягкость Алексея Викторовича, внутренняя сила характера, его умение, как выразился И. В. Жолтовский, «держать факел искусства».

Щусев организовал массовый выпуск серий цветных репродукций лучших картин Третьяковской галереи. С упорством, которое многим казалось упрямством, добивался он качественных типографских оттисков, безжалостно бракуя одну пробу за другой.

«Получил, наконец, образцы открыток Госиздата, — пишет он Нерадовскому, — удачные, в конце февраля (1928 г.) их выпустим». А через месяц сообщает: «Открытки наши производят фурор, поставили 3-й стол для продажи, и то стоят очереди».

Все, что касалось галереи, Алексей Викторович принимал близко к сердцу. Его радовало, что в галерею толпами стекался народ, что в воскресные дни к ее открытию полуторки привозили в Лаврушинский переулок рабочих с заводских окраин, что в экскурсионном бюро не умолкая трещал телефон — шла запись экскурсий. Каждый приезжий старался обязательно попасть в галерею.

Когда Ассоциация художников революционной России опубликовала громкую статью под названием «Весна народов», где живопись Третьяковской галереи противопоставлялась «задачам дня, стоящим перед художниками — современниками революции», Алексей Викторович страстно обрушился на нее в письме начальнику Главнауки. Он требовал достойного отношения к великим мастерам кисти, в особенности к передвижникам, которые ввели в искусство правду жизни. Щусев утверждал: преступно восстанавливать массы против учреждения, у которого нет другой цели, как приблизить лучшие образцы национального искусства к широким слоям народа.

Профессиональным глазом художника Щусев видел, что недостатки общей культуры для художника не просто пагубны, они несочетаемы с избранным делом и не могут быть восполнены знанием основ ремесла. Прочувствовать и осмыслить художественную идею, тем более превратить ее в факт подлинного искусства может лишь развитая душа. Поэтому Третьяковская галерея нужна не только массам трудящихся, это школа гражданского и профессионального воспитания новых поколений советских художников, она необходима самим художникам.

Череда выставок, смена экспозиций, тематические показы, практикуемые Третьяковской галереей, вскоре поставили Щусева перед фактом, что пришла пора расширить площади, занимаемые галереей. Сколько убежденности и настойчивости проявил зодчий, чтобы доказать необходимость развития, расширения галереи, добиться фондов для нового строительства! 30 ноября 1928 года было получено разрешение Наркомпроса на возведение двух новых корпусов галереи. Щусев назначался главным архитектором строительства.

Алексей Викторович был уверен в том, что мог бы быть искусствоведом, реставратором, организатором лучшего художественного музея страны, а мог и не быть. Но не быть зодчим было для него невозможно. Не случайно в одном из его писем П. И. Нерадовскому проскользнуло признание: «Как ни увлекательно дело галереи, но берет оно много времени и энергии». Теперь Щусев выступал в двух лицах — архитектора и руководителя галереи, но свои директорские обязанности он все смелее перекладывал на заместителей. Галерея стояла на верном пути.

Всю жизнь Алексей Викторович считал Илью Ефимовича Репина своим учителем. Он вдохновлялся его полотнами, поклонялся ему, изучал его манеру. Каким счастьем было, когда приехавший к нему в гости Нерадовский прочитал ему письмо от Репина. «Недавно я получил письмо от Щусева, — писал Репин Нерадовскому,— он также деятельный член этой комиссии Третьяковской галереи. Я бесконечно радуюсь, что там собрались такие желательные силы. Значит, сделают все, как надо. Щусев мне писал, что с картиной «Ив. Грозный» предстоит реставрация. Я боюсь реставраций. И так как картина под стеклом, то она уже хранится хорошо. Следует только быть осторожным».

Значит, Илья Ефимович удовлетворен его деятельностью в галерее. А был бы удовлетворен другой художник, которого уже три года, как нет на земле?

Фасад Третьяковки, выполненный когда-то по эскизам и под наблюдением Виктора Михайловича Васнецова, как бы с немым укором глядел на Алексея Викторовича, каждый день напоминая ему о старшем товарище, который умер, так и не сказав ему последнего «прости».

Если допустимо говорить о скульптурности щусевской архитектуры, то с определенной мерой условности можно назвать васнецовский фасад Третьяковской галереи архитектурной живописью. Два новых здания галереи, которые предстояло возвести Щусеву, должны были составить единый ансамбль с живописной архитектурой Васнецова.

Гармоничность ансамбля была для зодчего высшим законом. Он начал искать способ высветить васнецовский фасад, включив новые здания в единый гармонический ряд. Он сознательно как бы убирал свою архитектуру в тень, создавая старому фасаду галереи выигрышный контраст с простыми, неброскими по выразительности формами новых строений. Его постройки должны были стать всего лишь достойным обрамлением произведения Васнецова.

На эскизе огромная площадь белой стены скромно украшена бордюром-пояском сине-зеленого растительного орнамента. Так в светлой крестьянской украинской хате украшают стены. Недаром Щусева называли кудесником светотени. Он так повернул новые здания, что игра солнечных лучей заставляла взгляд двигаться к васнецовскому фасаду и любоваться его волшебной вязью, его Георгием Победоносцем на фронтоне галереи. Зодчий как бы говорил: он не отрекся от художественных традиций русской классики, которые всю жизнь утверждал Виктор Михайлович Васнецов, он верен им, как верен памяти русского художника.

С течением времени Щусев полюбил Москву, как любят дорогое существо. У них с Марией Викентьевной сложилась устойчивая привычка каждый вечер, невзирая на погоду, отправляться на длительную прогулку по городу, и многочисленные их маршруты неизменно включали набережную Москвы-реки, куда должна была спускаться торжественная парадная лестница несостоявшегося баженовского Кремлевского дворца.