Арам Хачатурян - Статьи и воспоминания

Впервые в жизни я присутствовал на концерте. Играл Николай Орлов — один из крупнейших русских пианистов того времени, играл произведения Шопена и Листа, и с каждой пьесой передо мной открывался новый, неведомый мир музыки... Мое воображение было захвачено необыкновенным богатством звучаний, красотой гармонии, поражающим совершенством пианистического искусства. Разве мог я, пианист-самоучка, предполагать, что наши десять пальцев обладают такой магической силой, беглостью, точностью, способностью к извлечению такого безграничного разнообразия тембров, ритмов, блистательных пассажей?

Музыкальный вечер в Институте ритма послужил еще одним стимулом к тому, чтобы врожденная страсть к музыке привела меня к пониманию необходимости серьезных занятий. Осенью 1922 года я не без робости переступил порог старого деревянного дома на Собачьей площадке, где в те годы работало одно из лучших музыкальных учебных заведений нашей страны — Московский музыкальный техникум имени Гнесиных.

Основанное в 1895 году сестрами Гнесиными, музыкальное училище было крепко связано с традициями русской музыки. Здесь вели неустанную музыкально-просветительную и педагогическую работу многие видные московские композиторы, пианисты, скрипачи, вокалисты. В 1925 году училище преобразовали в Музыкальный техникум, во главе которого стояла замечательная музыкантша, ученица В. И. Сафонова, Елена Фабиановна Гнесина.

Ее сестра, Евгения Фабиановна Гнесина, на долю которой выпала задача определить мои музыкальные данные, возможно, впервые столкнулась с таким странным феноменом, каким был тогда я: никакой музыкально-теоретической подготовки, лишь самые смутные представления о нотах, нетронутая целина в области музыкальной литературы и истории музыки. При проверке навыков игры на фортепиано я бойко сыграл несколько танцевальных пьесок.

Вместе с тем, вспоминаю, я легко справился со всеми испытаниями слуха, чувства ритма и музыкальной памяти, несмотря на то, что такие задания мне приходилось выполнять впервые в жизни. Вскоре после окончания экзамена мне сообщили, что я принят в Музыкальный техникум, но неизвестно, по какой специальности.

Начинать учиться игре на фортепиано в девятнадцать лет было поздно. Поскольку с начала учебного года в техникуме открылся новый класс виолончели и была необходимость пополнить его учащимися, я с охотой согласился начать свою музыкальную карьеру с изучения искусства игры на виолончели.

Моим первым учителем стал С. Ф. Бычков. Под его руководством я освоил основы виолончельной техники. Уже на следующий год меня взял в свой класс профессор А. А. Борисяк — опытный педагог, который положил немало сил для развития моих исполнительских данных. Одной из моих забот тогда было достать инструмент. Для этой цели мне пришлось зимой поехать в город Ковров, где жили родственники жены старшего брата, у которых где-то в чулане хранилась виолончель фабрики Циммермана. Этот очень удачный инструмент, обладавший неплохим звуком, и передали мне во временное пользование.

Запомнился обратный путь из Коврова в Москву. Ехал я четвертым классом, иначе говоря, в товарном вагоне, оборудованном нарами. В вагоне было нестерпимо холодно. Все пассажиры лежали на нарах, тесно прижавшись друг к другу, ехали в полной темноте. Когда наш поезд уже приближался к Москве, я проснулся в объятиях какого-то бородатого мужичка, которому, так же как и мне, подушкой служил футляр виолончели...

Начав систематические занятия музыкой в двадцатилетнем возрасте, я хорошо сознавал стоявшие передо мной трудности. Я понимал, что без напряжения всех сил, без упорного повседневного труда мне никогда не удастся овладеть техникой игры на виолончели настолько, чтобы почувствовать себя профессиональным музыкантом. Параллельно с занятиями по специальности я должен был усиленно заниматься по музыкально-теоретическим дисциплинам, по которым в первые месяцы пребывания в Техникуме имени Гнесиных безбожно отставал от своих соучеников. Работать приходилось много. Сверх всего у меня были весьма серьезные обязательства перед биологическим факультетом, где я проучился около трех лет. Я изучал химию и сдавал экзамены по зоологии, морфологии растений, остеологии, анатомии человека и многое другое.

Беспокоили мысли о заработке. Бюджет семьи С. И. Хачатурова был ограничен, и мы с Левоном вносили в него свою долю. Первое время я работал грузчиком в Государственном винном подвале Армении. Таская тяжелые тюки и ящики с бутылками, я однажды так сильно порезал палец о разбившуюся в мешке в моих руках бутылку, что это происшествие едва не положило конец моей карьере виолончелиста. Во всяком случае, пришлось на несколько недель прервать занятия.

Позже (мне думается, это было уже на третий год обучения в техникуме) я по рекомендации Елизаветы Фабиановны Гнесиной, преподававшей игру на скрипке и сольфеджио, начал вести репетиторскую работу. Усвоив метод обучения элементарной теории музыки и сольфеджио, я применял педагогические приемы Елизаветы Фабиановны, готовя к экзаменам отстававших учеников. Эта деятельность приносила небольшой заработок.

Наконец, вместе со студентами Армянской драматической студии я и брат Левон пели по воскресеньям в хоре, обслуживавшем армянскую церковь, получая за каждое выступление по червонцу. Руководил этим хором один из студийцев по фамилии Мазманян. В 1924 — 1925 гг. я уже был в состоянии не только прокормить себя, но и приобрел кое-что из одежды.

Оглядываясь сегодня на этот период моей жизни, я не могу не признать, что работал я тогда с фанатическим увлечением, находя время и для музыки, и для биологии, и для развлечений, не говоря уже о работе ради хлеба насущного. Прекрасная пора молодости, жадного постижения жизни, искусства, людей!

Литературная запись Г. Шнеерсона.

«Советская музыка», 1973, № 6

...По-моему, просто ужасно, когда композитор ограничивает себя каким-либо жанром. Он должен, обязан владеть всеми жанрами! Таких примеров у нас много. Прежде всего Сергей Сергеевич Прокофьев, который писал все, включая массовые песни, марши для духового оркестра и песни для детей. Дмитрий Дмитриевич Шостакович тоже сочинял во всех жанрах. Да и среди классиков было немало композиторов, успевавших писать все. Достаточно вспомнить Чайковского, оставившего нам неувядаемые оперы, балеты, симфонии, романсы, инструментальные концерты, множество камерных сочинений...

Нужно уметь писать все. Конечно, жизненные обстоятельства подчас складываются так, что чему-то отдаешь предпочтение. Я, например, всегда был очень увлечен советскими исполнителями, меня со многими из них связывает тесная личная и творческая дружба. И это обстоятельство в значительной степени определило мой интерес к жанру инструментального концерта. Я написал шесть концертов — три трехчастных концерта-рапсодии — и бесконечно благодарен выдающимся музыкантам, которые помогли мне в работе над этими произведениями. Горжусь тем, что в числе первых исполнителей моих концертов были Давид Ойстрах, Лев Оборин, Святослав Кнушевицкий, Леонид Коган... А с первым исполнением моего нового Фортепианного концерта выступил молодой талантливый пианист Николай Петров. Но внимание к жанру инструментального концерта отнюдь не означает, что я пренебрегаю другими жанрами. Я остаюсь сторонником многогранности композиторского творчества. Мне приятно думать, что сейчас, например, выходит сборник, содержащий 35 моих песен.