Арам Хачатурян - Статьи и воспоминания

На этой большой и ответственной работе мы соприкасались очень тесно. Аппарат Союза в то время был очень невелик. Руководству приходилось решать и самые широкие и общие, и самые мелкие вопросы, связанные с жизнью и творчеством композиторов и музыковедов страны.

Очень добрый и внимательный к людям, Глиэр всегда стремился удовлетворить многочисленные творческие, профессиональные и даже бытовые нужды и просьбы музыкантов. При этом доброта сочеталась у него с большой строгостью. Он требовал от композитора высокого профессионализма и здесь не делал никаких скидок.

В 1941 году грянула Великая Отечественная война. Жизнь пошла по новому руслу. Советский народ напрягал все свои силы. Это напряжение определило и работу композиторов. Не все, даже самые молодые, композиторы смогли сразу перестроить свое творчество на военный лад. Глиэр в первые же дни войны написал песню «Будет Гитлеру конец». Старый уже композитор, работавший всю свою жизнь в других жанрах, почувствовал, что в данный момент нужен боевой, мобилизующий музыкальный плакат. Для многих это явилось неожиданностью. Профессионализм, внутренняя дисциплина и чувство долга художника-патриота делали Рейнгольда Морицевича неутомимым, способным работать без отдыха, в любых условиях.

В первые дни войны в Союзе композиторов был организован своеобразный «штаб» песни; поэты приносили стихи, их тут же обсуждали и распределяли между композиторами. Написанные песни немедленно размножались на стеклографе, передавались ансамблям и солистам, отсылались на фронт. По радио ежедневно звучали новые произведения. Лучшие среди них не забыты и сегодня. Это классика советской песни — песни Александрова, Блантера, Дунаевского, Соловьева-Седого и др. В центре бурлящего боевого штаба советской песни находился старейший среди нас — Глиэр, который проявил себя не только как организатор, но и как автор песен.

Помню Глиэра в дни эвакуации в Свердловске, где жила его многочисленная семья. В комнате не было письменного стола, не было и электрического света. Рейнгольд Морицевич работал при свечах, работал с первых же часов своего приезда. Многие его лучшие произведения написаны им в годы войны.

Великий труженик, он ценил и в других трудоспособность, одержимость творческой идеей. Всегда собранный, сдержанный, он не любил развязных людей и безошибочно чувствовал неискренность, распознавал фальшь.

Очень отзывчивый, Глиэр мог приютить у себя в доме человека, помочь ему материально. Я с благодарностью вспоминаю, как Рейнгольд Морицевич опекал меня, когда во время войны я жил один в Москве, как он заботился о моем питании и трогательно беспокоился обо мне во время мучивших меня приступов язвы желудка.

Глиэр был фанатиком своего дела, героем труда в подлинном смысле этого слова. Нам всем, а прежде всего молодым композиторам, нужно учиться этому героизму труда. Такими же фанатиками труда были Мясковский и Прокофьев. Большие мастера знают, что самый драгоценный капитал — это время, оно не возвращается...

Стремление не потерять ни минуты драгоценного времени всегда отличает подлинный талант. Композитор по призванию — это одержимый человек. Он постоянно стремится наиболее совершенно записать музыку, которая звучит в его сознании, в его душе и сердце. Она у него в ушах, она перед глазами!

Глиэр очень любил дирижировать.

— Стоя за дирижерским пультом, спиной к публике, можно почувствовать, что нравится, а что не нравится слушателям, — говорил он не раз.

Глиэру нравилось встречаться с детьми, он охотно сочинял для них и делился с ними своими творческими замыслами, часто играл им на фортепиано свои сочинения.

Музыку Глиэра любили самые различные круги слушателей. Музыканты питали к нему глубокое уважение. В нем видели большого музыканта, высокого профессионала, гражданина-патриота, честнейшего Человека.

Р. М. Глиэр. Статьи, воспоминания, материалы, т. I. М., 1965, с. 86 — 90

На долю моего поколения музыкантов выпало счастье наблюдать ярчайший расцвет гения Сергея Прокофьева, присутствовать при рождении его лучших произведений, общаться с Прокофьевым-человеком...

Композитор, пианист, дирижер, Прокофьев не был педагогом. Он не любил преподавать, учить, показывать, «как сочинять музыку». И все же не найти современного композитора, который в той или иной мере не воспользовался бы уроками прокофьевского творчества, который не научился бы чему-то новому, важному, изучая произведения этого замечательного композитора.

Хотелось бы восстановить в памяти некоторые черты облика Сергея Сергеевича Прокофьева — музыканта и человека — таким, каким он мне представляется, таким, каким я его знал.

Еще студентом Московской консерватории я с живейшим интересом изучал сочинения С. С. Прокофьева — «Классическую симфонию», «Сказки старой бабушки», «Мимолетности», фортепианные концерты. Эта музыка возбуждала мою мысль, покоряла своей самобытностью, силой и смелостью фантазии, изобретательным мастерством. Особенно поражало богатство оригинальных мелодических мыслей, их пластическая красота, динамика. Каждое новое сочинение Прокофьева увлекало множеством интересных находок — и в содержании, и в форме, и в гармонии, и в приемах изложения.

Вспоминаю ошеломляющее впечатление от прослушивания на репетициях, а затем вечером в Большом зале консерватории Первого скрипичного концерта Прокофьева, исполнявшегося Жозефом Сигети в сопровождении оркестра Персимфанса. При всей оригинальности новаторского письма Прокофьева, сочинение это легко воспринималось слушателями, захватывало поэтичностью и свежестью лирических образов, ярким сказочным колоритом, властным темпераментом. Эта доходчивость сложной новизны прокофьевской музыки объясняется прежде всего огромным запасом здоровья и бодрости, которые несут его пьесы, а также бесспорной связью с классическим музыкальным искусством.

Николай Яковлевич Мясковский, требовательный и взыскательный художник, сдержанный в оценках современной музыки, часто рассказывал нам, своим ученикам, о Прокофьеве, приводил примеры из его сочинений, показывал отдельные приемы прокофьевского письма. Мы не слышали при этом от Николая Яковлевича восторженных «ахов» и «охов», но за его спокойной сдержанностью ощущали искреннее восхищение гением мастера, первооткрывателя новых берегов музыкального искусства.

Нетрудно представить себе наше волнение, когда однажды — это было в 1933 году — Николай Яковлевич объявил нам о предстоящем визите в консерваторию Прокофьева, пожелавшего познакомиться с работами студентов-композиторов.