Арам Хачатурян - Статьи и воспоминания

Точно в назначенный час в кабинете директора Московской консерватории показалась высокая фигура Прокофьева. Он стремительно вошел, продолжая оживленный разговор с Мясковским и едва ли замечая наши взгляды, полные жгучего любопытства и сдерживаемого волнения. Шутка сказать, наши сочинения будет слушать всемирно известный музыкант, имя которого казалось нам почти легендарным!

Не теряя ни минуты, приступили к прослушиванию. Игрались сочинения К. Макарова-Ракитина, Ю. Бирюкова, Е. Голубева, Н. Макаровой, Т. Хренникова и других студентов. Исполнено было и мое Трио для скрипки, кларнета и фортепиано.

Мне трудно сейчас вспомнить, что говорил нам Прокофьев после прослушивания. Помню только, что все его замечания были благожелательными, очень конкретными и точными.

Он одобрил мое Трио и даже попросил ноты, для того чтобы отослать их во Францию. Нужно ли говорить о том, как эта встреча окрылила меня. Вскоре представился случай показать Сергею Сергеевичу эскиз моего фортепианного концерта. Несколько удивленный моим намерением написать концерт, он не счел нужным скрыть свои сомнения.

— Концерт написать — это очень нелегко, — сказал он, — нужно, чтобы обязательно была выдумка. Советую вам записывать все фактурные находки, не дожидаясь созревания всего замысла. Записывайте отдельные пассажи, интересные куски, не обязательно подряд. Потом из этих «кирпичей» вы сложите целое.

При встречах Прокофьев всегда интересовался ходом работы над концертом, внимательно слушал и делал тонкие замечания, которые давали мне большую пищу для размышлений.

Первый эскиз второй части вызвал у него довольно едкое замечание: «Здесь у вас пианист будет мух ловить». (Он имел в виду очень простое и легкое изложение сольной партии.)

Мне довелось многократно встречаться с Прокофьевым, показывать ему свои сочинения, беседовать о проблемах развития современной музыки. Его подход к явлениям музыкального искусства казался мне всегда очень прямолинейным и категоричным. Взыскательный по отношению к себе, он был очень строг и к другим. Он требовал от нас не повторять себя, не говоря уже о перепевах чужого, неустанно искать новое, избегать проторенных дорожек.

Это неутолимое стремление к новизне сочеталось у Прокофьева с великолепным знанием классической музыки, с глубоким уважением к незыблемым эстетическим законам музыкального искусства. Весь творческий путь Прокофьева отмечен непрестанным развитием выразительного, глубоко самобытного, индивидуального языка; на всем его протяжении композитору всегда удавалось оставаться самим собой, создавать волнующие и яркие произведения, новые и по содержанию, и по стилю, и по языку.

Помню одно высказывание Прокофьева, опубликованное в советской печати в 1937 году. Он говорил о необходимости сочинять музыку для широкой демократической аудитории, но предостерегал композиторов от упрощенчества. «Любая попытка «приладиться» к слушателю, — писал он, скрывает в себе не только недооценку его культурной зрелости и качественно возросших вкусов; такая попытка содержит в себе элемент неискренности. А музыка, написанная неискренне, лишена живучести» [14] Прокофьев С. Расцвет искусства. — В кн.: С. С. Прокофьев. Материалы, документы, воспоминания. М., 1956, с. 98. .

Новаторские устремления Прокофьева ни в чем не противоречат целям демократического искусства. Служение своему народу, служение человечеству— вот чем руководствовался Прокофьев, создавая такие могучие патриотические произведения, как кантата «Александр Невский», опера «Война и мир», оратория «На страже мира», Пятая, Шестая и Седьмая симфонии.

О том, как понимал свою миссию советского художника Прокофьев, лучше всего свидетельствуют сочинения, написанные им в годы тяжелых испытаний, выпавших на долю нашей Родины в период Великой Отечественной войны. Это прежде всего такие замечательные, вдохновенные произведения, как опера «Война и мир» и богатырская Пятая симфония.

В мою задачу, конечно, не входит эстетический разбор огромного творческого наследия композитора. Список его произведении поистине грандиозен, количества созданных им сочинений с избытком хватило бы на пять композиторов. И все же Прокофьев далеко не высказал всего того, что мог и хотел сказать. Его оставшиеся невыполненными творческие замыслы были чрезвычайно обширными и интересными.

Когда думаешь о том, что музыка балета «Каменный цветок» написана в последние годы жизни С. Прокофьева, в то время как смертельная болезнь не позволяла композитору работать больше тридцати-сорока минут в день, с особенной отчетливостью представляешь огромную силу его творческого дара.

Я встречался с Сергеем Сергеевичем на протяжении двадцати лет. Правда, в последние годы эти встречи происходили реже: из-за болезни он мало бывал в Москве, проводя большую часть года на Николиной Горе.

Прокофьев такой, каким мы его знали в первые годы после возвращения из-за границы, и Прокофьев последних десяти лет его жизни во многих отношениях представляются мне совсем разными людьми. Пятнадцать лет жизни за рубежом наложили на него известный отпечаток. Он бывал сух, деловит, порою даже надменен. За исключением некоторых старых друзей, мало кто имел к нему доступ. И вот на протяжении нескольких лет можно было наблюдать, как под воздействием иной общественной среды, иного окружения постепенно менялось его отношение к людям, как он все больше и больше втягивался в сферу общественных интересов, в жизнь советского народа, в работу Союза композиторов. Он стал сердечней и внимательней к людям, на его лице все чаще светилась добрая улыбка.

Сергей Сергеевич был пунктуален и требовал такой же пунктуальности от всех, с кем ему приходилось иметь дело. Несколько раз я его видел в крайне раздраженном состоянии. Это бывало тогда, когда по расхлябанности работников аппарата Союза композиторов или по небрежности членов какой-нибудь комиссии, в которой состоял и Прокофьев, назначенное собрание или заседание начиналось не вовремя. Прождав десять минут, он демонстративно уходил, предварительно выразив свой гневный протест.

В 1944 и 1945 годах С. С. Прокофьев проводил лето в Доме творчества композиторов близ Иванова. Там же вместе со своими семьями жили Р. М. Глиэр, Д. Д. Шостакович, Д. Б. Кабалевский, В. И. Мурадели, Ю. А. Шапорин и доу. гие композиторы. Одно лето в Иванове жил также Н. Я. Мясковский. Сергей Сергеевич сочинял с неукоснительной регулярностью. Каждое утро он ходил в близлежащую деревню, где Дом творчества снимал комнаты для работы композиторов. Там, в скромном домике, стоявшем на краю деревни, были написаны Пятая симфония, Восьмая фортепианная соната, цикл фортепианных пьес на темы балета «Золушка». Сюда время от времени собирались жившие в Доме творчества музыканты, чтобы познакомиться с новыми сочинениями Сергея Сергеевича.