Анатолий Иванов - Неизвестный Дзержинский: Факты и вымыслы

Феликс Эдмундович всегда внимательно выслушивал нас, давал советы, тактично разъяснял нам наши ошибки. Дзержинский всегда занимал по идеологическим вопросам твердую и принципиальную позицию. Половинчатости, соглашательства, беспринципности Феликс Эдмундович органически не выносил.

Всегда после задушевной беседы с Дзержинским я чувствовал, что приобрел что-то ценное, новое, и мне становилось легче переносить тюремные тяготы.

Наш старший товарищ постоянно был деятельным и никогда не падал духом. Своей бодростью, оптимизмом, неугасимой верой в светлое будущее он заражал нас всех.

Ф. Дзержинский организовал в камере две группы из лодзинских ткачей и сам занимался с ними… Кроме того, по вечерам на нарах он читал нам лекции на политические темы и по естествознанию с явным атеистическим уклоном…»

Администрация решила как можно скорее отделаться от беспокойного заключенного. Как только был снят карантин, наложенный на тюрьму в связи с тифом, и разрешены этапы, его сразу же перевели в Орловскую каторжную тюрьму, или, как ее называли, «централ».

«В Орловской каторжной тюрьме бьют за все. Бьют за то, что ты здоров, бьют за то, что больной, бьют за то, что ты русский, бьют за то, что еврей, бьют за то, что имеешь крест на шее, бьют за то, что не имеешь его» — так год назад говорил с трибуны IV Государственной думы депутат-большевик Г. И. Петровский.

Побег из Орловского централа был нелегким, вернее, почти невозможным.

Орловский централ пользовался страшной репутацией. Не случайно в наказание из Шлиссельбургского централа были высланы в Орел за организацию голодовки и «строптивость» многие мужественные революционеры. Но политические заключенные твердо верили, что нет таких крепостей, откуда не мог бы бежать революционер. Закованные в ручные и ножные кандалы, находящиеся под недремлющим оком надзирателей, политкаторжане Орловского централа в самых тяжелых условиях все же детально обдумывали и разрабатывали план побега, стремились на волю.

В целях конспирации к организации побега было привлечено ограниченное число каторжан. Только хорошо проверенные, твердые люди, сознательно идущие на смертельный риск, были вовлечены в подготовку побега. Несмотря на молодость, меня тоже включили в их число.

Сколько раз обдумывался план побега, сколько раз воображение воссоздавало картины его! Вот их, бессрочных, ведут на прогулку… Они спускаются по лестнице… Здесь, именно в этом месте, можно осилить охрану! Да, надо рассчитать так, чтобы на каждого надзирателя приходилось несколько каторжан. Ведь скованные по рукам и ногам кандалами политкаторжане должны осилить здоровенных, специально подобранных в надзиратели верзил, обладающих большой физической силой и оружием. Оружием! А чем будут действовать заключенные? Ведь надо лишить аргусов возможности поднять тревогу. Далее надо нескольким немедленно переодеться в их одежду, предварительно сбив кандалы, и под видом надзирателей и конвоя провести остальных каторжан через двор в контору, что возле входных ворот. Там предстоит тоже непростое дело — осилить тюремщиков, обезоружить их, предупредить возможность тревоги.

В конторе находится склад оружия — винтовки, револьверы и боеприпасы к ним, хватит на всех… Это так, но каким же оружием осилить тюремщиков, когда они поведут заключенных на прогулку? Предположим, револьверы достанут, передадут с воли. Но где их спрятать? А главное — выстрелы поднимут на ноги всю охрану, явятся воинские части. Ведь каждый пост в централе связан сигнализацией с конторой, а контора — с тюремной инспекцией, губернатором, полицмейстером, начальником гарнизона. Нет, огнестрельное оружие ре годится, только холодное поможет узникам!

Мой сопроцессник Гасель Расин сидел в одном корпусе со срочными каторжанами, которые работали в слесарной, кузне и других мастерских. И, готовясь к побегу, политкаторжане обратились к нему с просьбой изготовить для них холодное оружие: ножи, кинжалы.

— Хорошо, — последовал через несколько дней ответ Расина, — я переговорил с кем надо. Наши «мастера» согласны изготовить для вас прочные и острые ножи и кинжалы. Дело за наличными деньгами.

Перед отправлением на каторгу мои близкие передали мне немного продуктов, которые разрешалось иметь при себе, в том числе и сахар-рафинад. Но некоторые его куски были поистине волшебными. Это была настоящая ювелирная работа! В середине куска аккуратно выпилено отверстие. В этом гнездышке находилась золотая пятирублевка, тщательно залитая парафином, который был аккуратно засыпан сахарной пудрой. Кусок как кусок, и комар носа не подточит.

В первое время моего пребывания в общей камере я сам чуть было не попался на собственную удочку. Один из политкаторжан, армянин по национальности, сильно заболел. Его трясло, мучил кашель. Ему хотелось сладкого горячего питья. Он попросил у меня пару кусков рафинада.

— Бери! Сахар у меня в сумке, — сказал я.

Армянин взял несколько кусков и налил себе в кружку горячий кофе. Заключенные в это время как раз покупали в тюремной лавочке суррогат «Гималайское жито». Тщательно размешав сахар, он стал пить. Вдруг что-то застучало, звякнуло в кружке. Не было предела удивлению, когда на дне оказалась золотая монета. Взволнованный армянин обратился ко мне, спрашивая, откуда появились деньги? Я не знал его достаточно хорошо и предусмотрительно сделал непроницаемое лицо.

— Вот так золотая рыбка! — воскликнул я. — Наверное, компания, выпускавшая в продажу «Гималайское жито», по примеру компании, производящей гильзы «Катык», вкладывает в какую-нибудь тысячную коробку деньги — золотые пятирублевки, стараясь заманить покупателей возможностью премии, — попытался успокоить я больного.

Армянин хитро прищурил глаза и попросил меня взять на счастье пятирублевку. Его огромные кавказские глаза засветились скрытым юмором. Я отказался: ведь это его и только его деньги — ведь они оказались в его кружке!

— Спасибо, — сказал дрогнувшим голосом больной узник, — они мне сейчас очень кстати!

Я тогда сильно переволновался. Правда, больной вызывал симпатию и доверие, но в тюрьмах бывало всякое. Однако все сошло благополучно — больной товарищ оказался хорошим человеком.

Через верных людей Расин получил от меня несколько кусков рафинада, а с ними и две золотые пятирублевки. Они должны были превратиться в оружие, с которым политкаторжане вступят в решительную борьбу за свою свободу. Главное — все провести внезапно и в полной тишине, без единого выстрела, без криков, с максимальной быстротой. Иначе единоборство с тюремщиками принесет смерть. Правда, вооружившись узники могут долго продержаться в централе-крепости. Но в конце концов, окруженные со всех сторон вооруженными до зубов врагами, каторжане неизбежно погибнут в неравной борьбе.