Сигэнори Того - Воспоминания японского дипломата

С другой стороны, связи между союзными державами тем временем становились все теснее: Т. В. Сун совещался с русскими в Москве, и поговаривали о новой встрече, в Потсдаме, между главами правительств США, Англии и СССР. Было абсолютно ясно, что позиция Японии становится все более уязвимой, и я стремился заложить первый камень на пути к миру до трехсторонней встречи. Однако в переговорах между Хирота и Маликом, несмотря на все усилия, не наблюдалось никакого прогресса, а когда я пригласил посла Малика к себе, чтобы выяснить его взгляды, он, сославшись на болезнь, не приехал. Когда мне доложили, что сотрудники советского посольства сообщили нашим ответственным представителям об отправке в Москву наших предложений об условиях мира не по телеграфу, а с курьером, я понял: питать надежды на переговоры с советским послом больше не приходится. Поэтому в самом начале июля я обсудил с премьером вопрос о немедленном направлении в Москву специального посланника с тем, чтобы предпринять шаги по пути к миру. Я имел в виду, что возглавит миссию принц Коноэ.

Обычно намеченного посланника информировал о назначении сам император, и принц, разумеется, счел бы за честь получить информацию так, а не иначе. Однако, учитывая возможные превратности подобной миссии, представлялось целесообразным сначала проинформировать принца Коноэ неофициально. Поэтому, посоветовавшись с премьером, я 8 июля в Каруидзава изложил принцу суть вопроса. Он высказал согласие отправиться в Москву в случае, если получит назначение, но заметил, что ему было бы неудобно быть связанным слишком жесткими инструкциями до отъезда. 9 июля я вернулся в Токио и немедленно доложил премьеру о результатах беседы с принцем Коноэ. Как сообщил мне премьер, 7-го числа император спрашивал у него, не следует ли направить в Москву специального посланника, чтобы ускорить решение вопроса. Он известил императора, что министр иностранных дел поехал в Каруидзава для консультаций с принцем Коноэ и что по возвращении мы приступим к реализации этого плана. На заседании 10 июля Высшему совету по руководству войной было сообщено о желании императора и моих консультациях с премьером в предшествующие дни. Я сказал, что нам не удалось определить позицию СССР, что переговоры Хирота с Маликом не получили развития и что при существующем положении дел на фронтах и в тылу, а также явно приближающейся конференции США, Англии и России мы можем потерять последний шанс, если немедленно не доведем пожелания императора о мире до сведения СССР. Поэтому, пояснил я, мы с премьером после тщательных обсуждений решили, что такое уведомление необходимо сделать, а по получении ответа советской стороны — направить специального посланника для ведения переговоров.

Расскажу теперь о дальнейшей судьбе плана. Пока мы занимались его проработкой, силы противника действовали вблизи японских берегов, а авиация осуществляла разрушительные бомбежки не только крупных, но и средних и малых городов в Канто, Тохоку, Тюгоку, на Хоккайдо, Кюсю — то есть почти по всей территории собственно Японии. Мы же не могли противопоставить этому никаких ощутимых оборонительных действий на суше и море. Казалось, мы чуть ли не сидим сложа руки перед лицом непрерывных атак. Я заявил верховному командованию, что при таком положении дел едва ли допустима даже мысль о дипломатических шагах. Если наши противники и СССР накануне трехсторонней конференции придут к выводу о полном истощении боеспособности Японии, они, разумеется, будут строить свои политику в отношении нашей страны, исходя именно из такой оценки. Даже если мы и одержим какие-то победы после конференции, они явятся слишком запоздалыми, чтобы способствовать достижению наших целей на дипломатическом поприще. Поэтому я настоятельно призвал высшее командование атаковать американские силы и нанести им тяжелый удар до начала конференции. Я также разъяснил необходимость таких действий императору и обратился в военное министерство и министерство военно-морского флота с просьбой воздействовать соответствующим образом на верховное командование. Военный министр Анами выразил полное согласие и конфиденциально сообщил мне, что он успел серьезно поговорить об этом с представителями высшего командования.

Возможно, небезынтересным будет краткий очерк моих отношений с военным министром. После краха Германии в конце апреля я имел возможность часто обмениваться с ним мнениями о китайской проблеме и о перспективах войны в Великой Восточной Азии. Тогда он еще окончательно не оставил надежды на возможность решения этой проблемы путем заключения сепаратного мира с режимом Чан Кайши. Он рассчитывал на заключение соглашения о прекращении военных действий в случае вывода наших войск из южного Китая (возможность такого вывода тогда рассматривалась) и на открытие тем самым пути к общему мирному урегулированию с Чунцином. Разделяя мое мнение о невозможности подобного урегулирования при посредстве Нанкинского режима, он, тем не менее, не вполне был уверен в правильности моего вывода о том, что нам не удастся заключить мир с Чунцином без участия США. В конце концов мы сошлись на том, что в ходе вывода войск, о котором говорил министр, армия должна предпринять попытку заключать локальные соглашения о прекращении военных действий.

Что же касается перспектив войны в Великой Восточной Азии, то генерал Анами был согласен с моим мнением, согласно которому с того момента, когда американцы захватят плацдарм на нашей территории, у Японии останется возможность только партизанских действий, и наше поражение будет лишь вопросом временем. Мы часто обсуждали эту проблему. Стратегия военного министра, исходившая из предположения о высадке противника в Японии сначала в июле, а затем в августе, предусматривала нанесение десантным силам, по возможности, тяжелейшего удара с последующим заключением мира.

Интересно, что генерал Анами разделял мой взгляд и по некоторым другим вопросам. Так, я неоднократно делал ему представления (в связи с такими проблемами, как освобождение бывшего посла Ёсида [132] Ёсида Сигэру (1878-1967) -- дипломат, в 1936-38 годах был послом в Англии. После войны, в 1945 году, стал министром иностранных дел, затем в 1946-1954 годах с перерывами занимал пост премьера. Незадолго до прекращения войны был арестован жандармерией "Кэмпэй" по подозрению в опасных мыслях и был выпущен на свободу по ходатайству министра иностранных дел Того. и обращение с иностранцами) по поводу вредных последствий вмешательства военных ведомств (особенно жандармерии) в политику и по поводу неуместности (даже в целях ведения войны) Кабинета военных. Генерал Анами высказывал полное согласие с моими мнениями и иногда даже действовал в соответствии с этими высказываниями. Полагаю, именно проявлявшиеся при этом рудиментарные черты его мировоззрения оказались причиной того, что он, в конечном счете, не одобрил попытку государственного переворота, которую попытались совершить молодые офицеры в ночь окончания войны.