Сигэнори Того - Воспоминания японского дипломата

Хотя вылет специального посланника в СССР входил в компетенцию премьера и министра иностранных дел, я рекомендовал премьеру, чтобы посланник был информирован о своем назначении лично императором. Соответственно, 12 июля, по прибытии в Токио на первое заседание Японо-китайской ассоциации, принц Коноэ получил у него аудиенцию. Как впоследствии рассказывал мне принц, император спросил его, не следует ли ввиду необходимости прекращения войны срочно направить специальную миссию в СССР, и, получив ответ о желательности такой меры, попросил его отправиться в Москву. После заседания Японо-китайской ассоциации мы с принцем проследовали в официальную резиденцию премьера, где втроем обсудили наш план.

Я слышал массу нелепых слухов о предполагавшейся миссии Коноэ. Так, говорят, что император в ходе аудиенции приказал принцу телеграфировать о любых условиях, которые могли быть предложены в Москве, непосредственно ему. Ни в то время, ни впоследствии я не слышал ничего подобного от тех, кто, если бы это было так, должен был об этом знать. В частности, я спрашивал об этом маркиза Кидо, который был наиболее информирован в такого рода вопросах, и он сказал, что о таком указании ничего не слышал, да его и не могло быть. Поговаривают также, что вскоре после этой аудиенции на императора оказала сильное влияние телеграмма от посла Сато с рекомендацией пойти на безоговорочную капитуляцию Японии. Эту версию Кидо также отрицал. Да она и логически была невозможна, ибо в то время все информированные круги в Японии сознавали, что война должна завершиться чем-то очень похожим на безоговорочную капитуляцию, но мир, тем не менее, должен быть оговорен какими-то условиями. Разумеется, СССР никогда и не намекал, что не собирается предлагать нам ничего иного, кроме безоговорочной капитуляции.

В ходе упомянутого выше разговора принц Коноэ, премьер и я единодушно решили, что, поскольку события развиваются быстро и о наших намерениях необходимо сообщить другой стороне по возможности скорее, СССР следует поставить в известность не только о желании императора заключить мир, но и о плане отправки в Москву нашего специального посланника. В тот же вечер послу Сато были посланы инструкции сообщить наркому Молотову, что император, скорбя о все больших разрушениях и жертвах у народов воюющих сторон, искренне желает скорейшего окончания войны и с этой целью намеревается направить в Москву принца Коноэ в качестве своего специального представителя. Послу Сато предписывалось также получить согласие СССР на визит принца.

Сато доложил из Москвы, что, хотя 13 июля он запросил встречу с Молотовым, назначить ее не удалось, ибо тот был занят подготовкой к отъезду в Берлин. Поэтому он, Сато, попросил заместителя наркома Лозовского принять его в тот же день в 17 часов. Затем, в течение дня, поступило еще одно сообщение от Сато: он передал наш запрос Лозовскому, но спустя некоторое время заведующий отделом Японии информировал его, что ответ откладывается, ибо Сталин и Молотов перед поездкой в Берлин очень заняты. Мне показалось весьма странным, что высшие советские руководители под предлогом занятости подготовкой к отъезду отказываются принять нашего посла и откладывают ответ на столь неординарное обращение. Глупец, я не увидел истинной причины: в тот момент, когда прошло три месяца после поражения Германии, русские, в соответствии с обещанием, данным в Ялте, должны были напасть на Японию и, естественно, вовсе не желали встречаться с нашим послом или принимать у себя принца Коноэ.

Члены Высшего совета по руководству войной собрались на очередное заседание 14 июля. Премьер доложил об аудиенции принца Коноэ у императора, а я — о нашем сообщении Советскому Союзу. Был согласован состав делегации принца Коноэ. Однако когда мы подошли к обсуждению условий мира, военный министр и некоторые другие решительно заявили, что они должны быть выработаны с учетом того факта, что Япония еще не побеждена. Министр военно-морского флота и я возразили, что при рассмотрении условий мы должны исходить из возможности наихудшего развития событий в войне, и иногда бывает необходимо отступить назад, чтобы дальше прыгнуть вперед. Дискуссия была длительной, но к согласию члены Совета так и не пришли.

17 июля началась конференция Трумэна, Черчилля и Сталина в Потсдаме. 18 июля, получив аудиенцию у императора, я подробно доложил ему мнения правительства об этой конференции и сообщил о наших мерах в отношении СССР. Отвечая на вопрос императора, доведено ли наше сообщение до советских руководителей, я сказал ему, что, поскольку посол Сато 13 июля в 17 часов сообщил о желании Его Величества заключить мир, а Сталин и Молотов выехали из Москвы только во второй половине дня 14-го, то, конечно, они наше сообщение получили. Император сказал только,- что судьба нашего предложения отныне нам не подвластна, — она зависит не только от ответа другой стороны, но и от судеб самой Японии. Он также выразил удовлетворение тем, что мы сумели вовремя довести наше предложение до советских руководителей. Из американских источников, ставших доступными после войны, я узнал, что госдепартамент США направил в Потсдам проект декларации, разработанный бывшим послом Грю и другими в рамках подготовки к заключению мира с Японией, и после получения от русских информации о мирных устремлениях Японии этот проект был обнародован. Онто и получил известность как Потсдамская декларация. Если все это действительно так, то, значит, желание императора дошло не только до русских, но и до лидеров союзных держав, что и привело к миру на определенных условиях — условиях, изложенных в Потсдамской декларации. Следовательно, учитывая исход дела, можно сказать, что в общем наше предложение достигло цели.

19-го я получил телеграмму от посла Сато с докладом о полученной от советских властей информации: они не могут дать определенный ответ на наш запрос, ибо он не содержит конкретных предложений и не проясняет цели миссии Коноэ (хотя ранее телеграммы из Москвы приходили достаточно быстро, с этого момента важные сообщения из Москвы в Токио и обратно стали поступать с заметным опозданием). Вскоре Сато прислал еще одну телеграмму. В отсутствие перспектив заключить мир путем переговоров он рекомендовал безотлагательно пойти на безоговорочную капитуляцию. Однако правительство не могло принять решение о безоговорочной капитуляции, так как ему приходилось считаться с настроениями вооруженных сил и всего народа, который перенес огромные лишения. Оно должно было, разумеется, принимать во внимание и все предшествующие данному моменту события. В любом случае, если Японии предстояло безоговорочно капитулировать, обращаться за посредничеством к СССР не было необходимости. Поэтому я 21-го поручил Сато дать русским понять, что цель нашего обращения состояла в том, чтобы попросить советское правительство о добрых услугах в интересах скорейшего прекращения войны, и что принц Коноэ, если бы он поехал в Москву, должен был провести переговоры об урегулировании советско-японских отношений и попутно передать конкретное предложение Японии об условиях мира.