Сигэнори Того - Воспоминания японского дипломата

Еще одно сильное впечатление, полученное в годы службы в Швейцарии, о котором следует сказать хотя бы вскользь, связано с ее твердой приверженностью к постоянному нейтралитету. Находясь на стыке границ Германии, Франции и Италии, ей, естественно, было очень трудно сохранять нейтралитет, когда три соседние страны пребывали в состоянии войны, и искушение втянуться в нее было тем более сильным, что поставки различного сырья в Швейцарию зависели от воюющих государств. Затем, когда на западном фронте наступил застой, швейцарцы начали опасаться, что их нейтралитет будет нарушен либо Германией, либо Францией, ибо, атаковав противника через кантон Невшатель, любая из этих двух стран получала бы значительные преимущества. Не только швейцарское правительство, но и все жители страны страстно проповедовали политику, предусматривавшую сопротивление первому, кто вторгнется в страну, как врагу, и были преисполнены решимости проводить эту политику в жизнь. Я прекрасно знал, какое огромное внимание уделяло правительство Швейцарии поддержанию нейтралитета. Однако именно непоколебимая солидарность швейцарского народа, который, не дав сиюминутным политическим интересам ввести себя в заблуждение, объединился вокруг столь простой политики, рассматривавшей первого, кто вторгнется к ним, как врага, позволила этой стране сохранять нейтралитет на протяжении международного кризиса. Подобное единство народа было достигнуто не за один день. Оно представляло собой воплощение духа независимости и свободы, который передавался из поколения в поколение еще с давних времен Вильгельма Тел-ля. Любая страна, заинтересованная в поддержании нейтралитета, может многому научиться у Швейцарии. (Учитывая свой опыт в первой мировой войне, швейцарцы еще более внимательно подходили к соблюдению нейтралитета во второй).

Не меньший интерес вызывала у меня и природа Швейцарии. Ее красота восхитила меня сразу же, как только я прибыл в эту страну и с восторгом взирал на пики Бернских Альп с моста Корнхаус над долиной Аара. Позднее, когда я посетил Интерлакен и Юнгфрауйох, когда, оправляясь от болезни в 1918 году, ездил по побережью Женевского озера, в Церматт, Люцерн, на Фирвальдштатерзее, в Сен-Мориц и до итальянской границы, любуясь лазурным небом, снежными пиками, ледниками и зеленью деревьев и трав, я ощущал, что перед мной предстала непревзойденная красота гор. Закат над Индийским океаном лучится светом благодати, которая словно заключает в объятия мир и заставляет нас забыть о мирских бедах и печалях. Когда же мы находимся на альпийских вершинах и глядим на лежащий там, внизу, мир, все суетное становится незначительным, и мы возносимся ввысь, сливаясь в единое целое со вселенной. Как мне часто доводилось слышать, швейцарцы, которые долго прожили за границей, к старости начинают страдать от ностальгии, и на мой взгляд, именно так и должно быть. Я также думаю, что горный ландшафт страны оказал огромное влияние на формирование характера швейцарцев.

Благодаря вступлению Румынии в войну, осенью 1916 года ситуация на войне временно изменилась в лучшую для союзников сторону. Однако контрнаступление центральных держав подрывало надежды союзников. К тому же в марте 1917 года рухнул царизм в России, а в ноябре там была установлена Советская власть. Центральные державы ожесточенно бились на Балканском, Западном и Итальянском фронтах и в марте 1918 года навязали Советам Брест-Литовский мирный договор. Весеннее наступление этих держав в 1918 году напугало Антанту, но они испытывали серьезный и все более острый дефицит боеприпасов и продовольствия, и чем дольше затягивалась война, тем больше падал их моральный дух. В то время как вступление в войну Америки укрепило моральный дух союзников, Германия осталась единственной воюющей Центральной державой, ибо Болгария и Турция выбыли из строя, а Австро-Венгрия жаждала мира. В октябре Германия неожиданно предложила мир на базе ”14 пунктов” Вильсона, и 11 ноября военные действия прекратились. Одновременно в Германии пала императорская власть, а кайзер бежал в Голландию. Так закончилось общемировое потрясение, которое длилось четыре года и четыре месяца. Силы воителей были почти полностью исчерпаны, и весь мир. и победители и побежденные, испытывал огромную радость. Людям даже казалось, что это действительно была "война за изничтожение войн”, как ее окрестили англичане и американцы.

Крах Германской империи и успех советской революции в России способствовали активизации коммунистического движения в Европе. В Швейцарии даже поговаривали, что Германия находится на грани революции, а деятельность Гримма и его группы набирала силу. Коммунистические агитаторы появились даже на улицах Берна, и в какой-то момент ситуация, казалось, стала принимать угрожающий характер, но, благодаря решительным мерам Федерального правительства, мир и порядок были восстановлены за три дня.

Швейцария всегда уважала свободу как основу своей государственной политики. Она предоставляла убежище политическим преступникам, и поэтому многие мыслители разной идеологической окраски то и дело оседали там на жительство. Во время первой мировой войны многие противники войны из воюющих стран, спасаясь от все более жестокого давления на родине, также находили убежище в Швейцарии. Вскоре после прибытия в эту страну я узнал, что в Швейцарию съехалась довольно значительная группа левых социалистов. Эти люди собирались в Кинтале или Циммервальде, а затем, с ведома германских военных властей, вернулись в Россию, где и предприняли успешную попытку свержения царского правительства. Сам я с этими революционерами не общался, но от тех, кто был с ними знаком, узнал кое-что об их идеологии и взялся за изучение большевизма по работе "Государство и революция”. Примерно с того времени, как в России произошла революция, труды Маркса, Энгельса и Ленина появлялись у книготорговцев довольно часто. Я обнаружил несоответствие между различными разделами марксовой экономической теории, испытывал сомнения в отношении большевистской революции посредством насилия, и был недоволен материализмом большевистского подхода к вселенной и к человеческой жизни. Я хочу сказать, что коммунистической политике прямого подхода к решению социальных противоречий следует, конечно, воздать должное, но меня не удовлетворяло игнорирование этой политикой противоречий в самой природе человека.

Коммунизм не решал проблемы имманентного противоречия — того, что буддисты называют "самостью”. Как мне думалось, без решения этого противоречия люди не могут достичь вечного счастья, а один из дефектов коммунистической теории заключался в игнорировании того факта, что человека не может удовлетворить одно только материальное счастье. Примечательно, однако, то, что научный социализм нацелен на сотрудничество человеческих существ, и в этом отношении он превосходит другие школы мысли. Однако поскольку масштабы сотрудничества ограничиваются интересами личности, одного только научного социализма недостаточно для достижения человеческого счастья. Счастье людей не есть производное от реализации интересов личности, а проистекает от взаимной любви. (Мать любит своего ребенка не потому, что он ее ребенок, а потому, что он сам способен любить). Более того, взаимная любовь в человеческой жизни превратилась в инстинкт. Это не нечто, данное Богом, а следствие развития человеческого существа. Отсутствие взаимной любви — величайший порок социализма и, особенно, коммунизма. Коль скоро человеческое общество понимается как механизм сотрудничества, ориентированный на регулирование личностных интересов, его цель должна заключаться в удовлетворении желаний. Но за удовлетворением одного желания немедленно следует другое желание, этот процесс бесконечен, и поэтому счастье недостижимо. Необходимо стремиться к счастью, которое лежит за пределами "самости”. Чувствуя, что большевизм окажется серьезной угрозой капитализму и демократии, ибо он проповедует определенный идеал будущего общества и воинственен в своих усилиях по претворению этого идеала в жизнь, я, переехав в начале 1919 года в Германию, занялся его специальным изучением.