Сигэнори Того - Воспоминания японского дипломата

Что касается второго вопроса, о котором мне надлежало доложить — вопроса о будущем Германии или о перспективах ее восстановления, то тут превалировали пессимистические взгляды. Повсеместно можно было слышать о том, что территория Германии будет урезана, а Саарская область — отторгнута, что все колонии будут отняты и что от нее потребуют огромные репарации, хотя вплоть до самого перемирия ожидалось избавление страны от необходимости возмещения ущерба. Поэтому было естественным полагать, что будущее Германии мрачно и перспектив на восстановление она не имеет. Однако промышленное оборудование Германии от войны не пострадало, а поражение не поколебало веры немцев в свои научно-технические возможности. Поэтому мобилизация индустриальных резервов и личного фактора производительности немцев могли бы за короткие сроки вывести производственный потенциал Германии на самые передовые позиции в Европе. Далее, взыскание репараций было делом отнюдь не легким, ибо продажа немецких товаров, которая была единственным средством их выплаты, нанесла бы серьезный удар промышленности различных европейских стран. Запрещение, к примеру, союза Германии и Австрии, которые были населены представителями одного народа, противоречило одному из "Четырнадцати пунктов" Вильсона — принципу национального самоопределения, а также базисным принципам предложенного мирного договора. Было очевидно, что союзные державы игнорировали международную справедливость ради своих своекорыстных интересов.

Пересмотр восточной границы Германии не только нарушал принцип национального самоопределения, но и представлял собой искусственный паллиатив, который мог сохраняться только в течение некоторого времени. История изобилует примерами провала мирных договоров, составленных в тщетных попытках сдержать подъем той или иной страны. Было очевидно, что та же судьба постигнет и результаты Парижской конференции. На конференциях с участием большого количества стран каждый участник обычно настаивает на своих собственных предложениях, и в результате принимается решение, в котором все предложения приводятся к общему знаменателю. Когда побежденные страны не участвуют в принятии решения, результат компромиссов между участниками-победителями бывает для них особенно суров. Политическим лидерам, которые во время войны всеми средствами подогревали вражду по отношению к странам-противникам, приходилось формально расплачиваться за деяния того периода. Между тем эмоции народов в странах-победительницах еще не пришли в норму, ибо их переполняли ненависть и жажда мести, внушенные пропагандой времен войны, с ее историями о немецком людоедстве и других зверствах. Поэтому в суровости условий мира не было ничего удивительного.

В то же время, мирное урегулирование, основанное на подобной психологии, не может надолго сохраняться, даже если оно успешно навязывается побежденной стране. Рассматривая перспективы восстановления Германии, я считал совершенно естественным принимать во внимание этот фактор. Поэтому, когда месяц спустя после своего прибытия в Германию я отправился в Париж, чтобы доложить нашей делегации о тамошнем положении дел, я подробно охарактеризовал ситуацию, о которой говорилось выше, и заявил, что немцы примут любые условия мира, какими бы суровыми они ни были, но, чем суровее окажутся эти условия, тем более короткое время они просуществуют. Что до восстановления Германии, то я со всей определенностью отметил, что на него потребуется время в пределах жизни одного поколения. Многие из членов делегации выразили несогласие с моей оценкой. Наши ранее прогермански настроенные военные утверждали, что на восстановление Германии понадобится как минимум сто лет. Глубокое впечатление произвела на меня следующая ремарка посла Идзюин: "Если Германия проглотит столь жесткие условия мира, будущее германской расы действительно будет мрачным”. В этом замечании был заложен глубокий смысл. Еще одним членом делегации, который утверждал, что восстановление Германии - дело недалекого будущего, был господин Оно, которого сразу после мирного урегулирования назначили генеральным консулом в Гамбурге. Как он предполагал, восстановление Германии будет завершено в течение пятнадцати лет, и его прогноз оказался более точным, чем мой.

Непосредственно перед заключением мирного договора руководители Германии также были озабочены и проблемой вины за войну. Сразу же после свержения императорского правительства Каутский и другие предали гласности германские дипломатические документы. Эти документы отнюдь не свидетельствовали о том, что Германия и Австро-Венгрия в одностороннем порядке развязали войну. Более того, немцы вообще, в том числе и интеллигенция, в частности, были твердо убеждены: вину за войну несут не одни только Центральные державы. В том же духе были выдержаны публикации газет и журналов, и по прибытии в Германию мне часто приходилось слышать доводы в пользу подобной позиции. В вопросе о непосредственной причине войны имелось множество моментов. которые требовали тщательного анализа: ответственность за инцидент в Сараево; позиция Австро-Венгрии в отношении реагирования на этот инцидент; подстрекательские действия Германии как союзника Австро-Венгрии; выбор времени для мобилизации в России; сущность французских требований к своему российскому союзнику, причины, в силу которых Англия четко не заявила о выступлении на стороне Франции и России в чрезвычайных обстоятельствах, и т.д.

Некоторые из этих моментов даже сейчас, спустя тридцать с лишним лет. остаются неразъясненными. Однако к настоящему времени беспристрастные историки уже согласились с тем, что возлагать всю вину за войну на одну Германию несправедливо. Следовательно, и в те дни у немцев были причины испытывать недовольство в связи с тем, что их считали единственными виновниками войны. Что же касается ее истинных причин, то невозможно судить о том, кто был прав и кто виноват. ибо все державы эгоистично преследовали собственные интересы, все они были империалистическими странами, и каждая пестовала свои амбиции и стремилась увеличить военную мощь. Например, с понятием справедливости плохо увязывается тот факт, что европейские страны давно вторглись в другие части мира, поглотили их и с помощью насилия и разного рода ухищрений обзавелись колониями. С точки зрения морали, представляется странным, что они до сих пор наслаждаются плодами давних вторжений и поглощений. Далеки от бескорыстия, утверждения некоторых стран о том, что в поглощении ими чужих территорий и обретении колоний нет ничего непристойного, ибо это — дела давно минувших дней, но что в будущем подобные акции следует запретить, как агрессивные и наносящие ущерб миру во всем мире и безопасности. Ни одно совестливое государство не может ни выступать с подобными утверждениями, ни высказывать их перед лицом Бога. Если те страны Европы и Америки, которые без стеснения совершали империалистические действия, действительно хотят попытаться элиминировать будущие войны, то им следует, во-первых, тщательно изучить основные причины войн, а во-вторых, откровенно признать грехи, совершенные ими в прошлом. Разумеется, все это не подразумевает оправдания империалистической агрессии в настоящем или будущем, а означает лишь то, что до тех пор, пока державы, которые в прошлом совершали агрессию или занимались колонизацией, не пересмотрят свое прошлое поведение с точки зрения морали, надеяться на надлежащее развитие международного сообщества будет невозможно.