Сигэнори Того - Воспоминания японского дипломата

Мы прибыли в Берлин вскоре после беспорядков на Александер-плац. Атмосфера все еще была неспокойной, и повсюду можно было наблюдать последствия дефицита продовольствия военного времени. Помнится, предстал перед нами тощий, едва державшийся на ногах бывший сотрудник японского посольства, хотя раньше, как мне говорили, он был крупным и грузным парнем. В таких универмагах, как "Вертхайм”, товаров хватало только для украшения витрин. Чрезвычайно интересно сравнить ситуацию того времени в Берлине с положением в Японии после второй мировой войны. Тогда, за исключением рабочих и левых социалистов, все слои населения Германии, в том числе интеллигенция, несмотря на свой бедственный вид, вели себя так, будто виной их поражения явилась не война, а нехватка продовольствия. Я воочию убедился в суровости условий существования во время войны на выставке в Лейпциге, посвященной военной экономике. Почти все представленные на ней продовольственные товары и одежда были изготовлены из эрзац-сырья.

Помню, с какой огромной радостью немцы встречали в Гамбурге первый пароход из США, который привез товары первой необходимости. Поскольку упрямым пруссакам пришлось пережить неудачу, поскольку их наступательный марш был прерван, они выглядели какими-то ничтожными и жалкими и по сравнению с довоенными временами вели себя куда более скромно. Избавленные от пороков, присущих выскочкам, они стали довольно славными ребятами. Попадались люди типа Шинцингера, который долгое время был почетным консулом Японии и который после войны сбежал в Голландию, не желая жить в Германии без кайзера. Рабочие, однако, выступали за обобществление предприятий, а левые социалисты вместе с агитаторами, засланными из России, активно стремились к установлению советского режима. Социал-демократическая партия и партия Центра сотрудничали в целях стабилизации внутриполитического и экономического положения. Было созвано Учредительное Собрание, принята Веймарская конституция и вступил в должность президент Эберт. Однако, само собой разумеется, что в первые месяцы 1919 года умы немцев были более всего заняты проблемой мирного договора. Поскольку пресса широко освещала парижские переговоры об условиях мира, а главное, поскольку часто сообщалось не только о чрезвычайной суровости условий, касавшихся территорий и репараций, но и о том, что вся вина за войну, по-видимому, будет возложена на Германию, отношение немцев к этим переговорам становилось все более отрицательным, и на каждом углу можно было слышать дискуссии о том, как справиться со сложившейся ситуацией.

Естественно, меня очень интересовали официальные и личные мнения немцев о проблеме мирного урегулирования, тем более, что изучение именно этих вопросов вменялось мне в обязанность. У меня было такое ощущение, что, если бы немцы захотели отвергнуть условия мира, навязывавшиеся им союзниками, как слишком суровые, то единственным оставшимся для них путем был бы союз с Советской Россией, и если бы они избрали этот путь, то решение это оказало бы огромное влияние на будущее Европы и всего мира. Иначе говоря, поскольку Германия по условиям соглашения о перемирии была лишена права самостоятельно прибегать к силе, а немецкий народ был истощен войной, единственная имевшаяся у него возможность отвергнуть условия мира состояла в том. чтобы от отчаяния согласиться на сотрудничество с Советской Россией.

Находясь в Германии в первый раз, я не имел знакомств в политических или каких-либо других сферах общества. Однако капитан Пустау, в прошлом военно-морской атташе в Токио и сотрудник Японо-Германской Ассоциации, любезно взялся представить меня в различных кругах, чтобы я мог познакомиться с членами Кабинета, лидерами политических партий, влиятельными бизнесменами, учеными, журналистами и т.п., и обмениваться мнениями по разным вопросам, и особенно, по вышеупомянутому вопросу о возможности сотрудничества между Германией и Россией.

Многие из моих собеседников выступали принципиально против коммунизма как против учения, которое противоречит сути человеческой природы и наносит вред свободе и прогрессу. Они полагали, что коммунисты, несмотря на временную победу в России, обречены на скорый крах, что если диктат союзных держав — явление преходящее и его можно пережить. то зло коммунизма глубоко укорененного свойства, и полому Германии даже временно и даже в стратегических целях не следует сотрудничать с коммунистами. Другие, тем нс менее, утверждали, что, поскольку мирные условия союзных держав в любом случае будут слишком жесткими и поскольку Германии, в конце концов, будет уготована судьба Карфагена, то ей лучше уж сотрудничать с Россией и по мере возможности оказывать сопротивление союзникам, чем смириться с уделом рабства. Это, подчеркивали они, единственный путь, который позволит Германии выжить.

Как выяснилось, за сотрудничество с Россией высказывался не только Хазе из Независимой социалистической партии, но и многие университетские профессора. В то время перспективы стабильности Советского правительства выглядели весьма проблематичными. Одно из самых интересных мнений о его будущем и об отношениях России с Германией мне довелось услышать от Ратенау, в то время президента компании "Аллегемайне Электрик”, который впоследствии, находясь на посту министра иностранных дел, был убит. Ратенау сказал буквально следующее: "Не думаю, что Советское правительство скоро рухнет, как о том все говорят. Даже если Советское правительство в России потерпит крах, не думаю, что исчезнет коммунистическая идеология. Поскольку власть советов — эксперимент в истории человечества, надо подождать и посмотреть, что из этого выйдет. Советская система не смогла бы удержаться одна даже в рамках эксперимента, если бы, как то имеет место с Россией, страна не располагала огромной территорией и не была экономически независима. Поэтому в Германии, которая бедна ресурсами и не может жить без торговли со многими другими странами, коммунистическая система не сработала бы”.

Кабинет Шейдемана, костяк которого состоял из социал-демократов, не решался на революционные перемены. Действуя в союзе с партией Центра, он следовал политике умеренных социальных преобразований и давил на Независимую социал-демократическую партию и другие левые силы, ибо считал опасным сотрудничать с Россией. Исходя из этих обстоятельств, я пришел к заключению, что у Германии нет иной альтернативы, кроме принятия условий мира (какими бы жесткими они ни были), навязывавшихся ей союзными державами. Поэтому вскоре после прибытия в Германию я направил доклад с изложением своих выводов в Токио, а также нашей делегации в Париже.