Сигэнори Того - Воспоминания японского дипломата

Первый визит Я. А. Малика к Того Сигэнори состоялся 20 апреля 1945 г. Во время беседы министр несколько раз повторил фразу: “Я, как друг Советского Союза”. Он сказал: “После заключения Пакта о нейтралитете возникла германо-советская война... Весь мир был брошен в пламя войны. Небо покрылось черными тучами, однако на этом мрачном фоне японо-советские дружественные отношения, основанные на Пакте онейтралитете, оставались единственным светлым местом(подчеркнуто нами. — Б. С), и я надеялся, что это светлое пятно разгонит тучи и станет тем ядром, при помощи которого наступит мир во всем мире. Но сообщение о денонсации договора меня лично очень огорчило 1... Поскольку договор будет действовать еще целый год, то думаю, что у нас с Вами будет немало случаев обстоятельно поговорить об этом, а пока прошу передать мое чувство сожаления г-ну Молотову” [47] Советское правительство 5 апреля 1945 года денонсировало Пакт о нейтралитете между СССР и Японией от 13 апреля 1941 года. [48] АВП РФ, ф. 0146 (референтура по Японии), 1945 г., оп. 29, п. 269, д 4, л. 191 .

Того выразил пожелание встретиться с Молотовым на его обратном пути после конференции в Сан-Франциско 25 апреля 1945 г. В этой связи он расспрашивал Малика, будет ли Молотов лететь через Берингов пролив или через Атлантику.

Как следует из воспоминаний Того, в это время центральное место в японской дипломатии занимал Советский Союз. "Если армия видела задачу в том, чтобы удержать СССР от вступления в войну, — писал Того, — то руководство ВМФ шло еще дальше: оно выразило пожелание склонить Москву к занятию дружественной позиции...” Высшие руководители японской армии и флота рекомендовали своему МИДу обратиться к СССР с просьбой выступить посредником в переговорах с США для выхода Японии из Тихоокеанской войны.

Для реализации этой цели Того привлек видного политического деятеля Японии, бывшего премьер-министра Хирота Коки, который провел переговоры с советским послом Я. Маликом. Однако последний получил инструкции из НКИД всячески "тянуть время", уходить от прямых ответов, а затем и уклоняться от дальнейших встреч. Как известно, Москва уже приняла решение объявить войну Японии и тщательно готовилась к реализации своих планов.

Того, не ведая о советских планах, решил перенести основные японские усилия в Москву. При этом он спешил, так как появилась информация об очередной встрече “большой тройки” и нужно было начать японо-советский диалог до ее начала. В этой связи возникла идея направить в Москву специального японского представителя, наделив его широкими полномочиями.

Только 12 июля император одобрил кандидатуру Коноэ в качестве своего специального посла. В тот же день Того направил японскому послу в Москве Сато Наотакэ телеграмму, поручив ему посетить наркома иностранных дел СССР и поставить вопрос о приезде в Советский Союз специального японского представителя. “Хотя и невозможно, чтобы специальный представитель прибыл в Москву до отъезда русских властей на конференцию трех держав, — писал Того послу Сато, — но нужно устроить так, чтобы специальный представитель мог встретиться с ними сразу же по их возвращении в Москву” [49] АВП РФ, ф. 4366, д. 21, лл. 36-37. 2* 35 .

После того, как 26 июля 1945 года была опубликована Потсдамская декларация, заместитель министра иностранных дел Мацумото Сюнъити заявил своему шефу, что “декларация, по существу, является предложением о капитуляции с условиями” и что единственный способ окончания войны — это принятие этих условий в таком виде, как они предложены.

Того в принципе был согласен с такой точкой зрения. Но он, предвидя трудности при обсуждении этого вопроса с военными, хотел принятия такого решения правительством, по которому, не комментируя Потсдамскую декларацию, можно было бы усилить попытки получить согласие Советского Союза выступить посредником. Если это удастся, то Япония, по его мнению, сможет добиться более приемлемых условий, чем те, которые провозглашались Потсдамской декларацией.

27 июля обстановка на совещании Высшего совета по руководству войной, а затем на заседании кабинета министров, на которых обсуждалась Потсдамская декларация, была такой, что не могло быть и речи о принятии ее условий. Тем не менее Того предложил не отклонять декларацию, чтобы не затруднять дальнейших переговоров с Москвой. С большим трудом ему удалось убедить высших государственных советников и министров в том, что в создавшихся условиях лучше не отвечать вообще.

Позицию Того поддержал премьер Судзуки, который заявил, что правительство будет действовать по принципу “моку-сацу” (буквально — ”убить молчанием”). При этом было также решено избегать таких шагов, которые могли бы быть истолкованы за границей как отказ Японии от условий Потсдамской декларации.

Дальновидные японские дипломаты и политические деятели убеждали правительство принять условия Потсдамской декларации. Например, японский посланник в Швейцарии Касэ Сюнъити писал, что условия Потсдамской декларации мягче, чем условия Крымской декларации о Германии. Он подробно анализировал отношение Вашингтона к Японии, подчеркивая стремление к компромиссному миру со стороны влиятельных американских кругов. Аналогичный подход продемонстрировал и посол Японии в Москве Сато, который послал в Токио телеграмму, поддерживая позицию Касэ 1.

Однако в среде военных деятелей отсутствие официальной реакции на Потсдамскую декларацию вызвало опасение, что такая позиция может быть понята армией и народом как ее молчаливое одобрение. Это означало бы, что военная каста приносится в жертву и многие военные предстанут перед судом как военные преступники. Поэтому они, уповая на стратегию “сопротивления на материке”, т.е. продолжение войны на территории собственно Японии потребовали от правительства публично заявить об отказе принять Потсдамскую декларацию.

На следующий день, 28 июля военный министр Анами Корэтика и начальники штабов Умэдзу Ёсидзиро и Тоёда Соэму на совещании в императорском дворце, воспользовавшись отсутствием Того, отозвали престарелого премьера Судзуки в отдельную комнату и сумели убедить его, что отсутствие реакции на Потсдамскую декларацию сильно отражается на боевом духе армии. Они потребовали от Судзуки твердо заявить об отклонении требований союзников о безоговорочной капитуляции.

На созванной в тот же день пресс-конференции Судзуки заявил: “Потсдамская декларация является дополнением Каирской декларации. Правительство не придает ей большого значения, и мы игнорируем ее. Мы будем неотступно продолжать движение вперед для успешного завершения войны” [50] “Сюсэн сироку” (“Исторические документы об окончании войны”) МИД Японии. Токио, 1952, с. 504. [51] Там же, с. 503. .