Хелен Творков - Навстречу миру [litres]

Мы знаем о разрушительной силе негативных эмоций. Мы изучаем эти миры, чтобы узнать о подвижности ума. Все, включая историю жизни Миларепы, что демонстрирует постоянство перемен, помогает разрушить нашу привязанность к неизменности. Пока ни один из этих миров не заявил на меня свои права, я был не их обитателем, но путешественником, просто проезжающим мимо. И я надеялся, что смогу осесть в мире людей, где мы достаточно знаем о страдании, чтобы возжелать положить ему конец, и достаточно – о счастье, чтобы стремиться к нему.

Колесо обозначает цикличную возобновляемость и страдание. Но каждое мгновение дает нам возможность пробудиться. Не осознав, почему мы ведем себя тем или иным образом, мы укрепляем шаблоны, удерживающие нас в сансаре. Наша деятельность сегодня обычно согласуется с нашими представлениями о том, кем мы были вчера. Это укрепляет поведение, которое ограничивает нашу способность к переменам и превращает склонности в шаблоны, которые кажутся неизменными. Это природа кармы. То, что прожито в прошлом, переходит в каждое новое мгновение. В то же самое время каждый новый момент дарит нам возможность изменить эти шаблоны, но если не воспользуемся ею, то ничто не сможет прервать наследуемую карму негативных состояний ума. Нам неотъемлемо присуща свобода воли, но она возможна, только когда мы изучим свой ум. Наше прошлое оказывает влияние на будущее, но не предопределяет его. Пока мы не научимся исследовать свой ум и управлять своим поведением, наши привычки будут воспроизводить себя.

Современные люди часто говорят о себе в терминах статичных умственных состояний: «Я злой человек» или «Я по своей сути ревнивый или жадный» . Подчеркивая преобладающую черту одного из шести миров, мы лишь усиливаем кармические склонности. Упрощая свою невообразимую сложность, мы ошибочно считаем, будто знаем себя, хотя на самом деле упускаем большую часть того, что действительно следует знать. Это заставляет нас вращаться в повторяющихся циклах и ограничивает наши возможности выяснить, кто же мы есть на самом деле. Эти миры связаны с омрачениями именно потому, что наша привязанность к ним сужает наш опыт. Да, мы проводим в некоторых состояниях больше времени, чем в других, но определяя настоящего себя на основе одного из них, мы сокращаем доступ к бесконечным вариациям, и это влияет на то, как и что мы воспринимаем. Это, в свою очередь, приводит к тому, что наши привычки воспроизводят себя.

Эти шесть миров могут помочь нам определять наши эмоции с точки зрения движения, а не как застывшие грани нашей личности. Вместо того чтобы говорить: «Я таков» , мы могли бы сказать: «Так я себя иногда чувствую» . Делая шаг назад, мы создаем пространство для маневра. Гнев, жадность и неведение могут заманить нас в сети, но они – не место для постоянного проживания. Термин «мир» , или «сфера бытия» , обозначает нечто обширное – хотя на самом деле ни больше, ни меньше, чем то восприятие, которое мы сами в него привносим. Таким образом, мир может расширить узкий частотный диапазон нашего «я» . Например, чтобы познать свободу от адов, мы должны позволить умереть агрессии. Если гнев поглощает нас целиком, то преобразовать его подобно смерти. А все попытки защитить себя от этой смерти только увековечивают те самые омрачения, которые лишают нас свободы.

Ум привык переживать переход между мирами, или между циклами дыхания, или мыслями как непрерывный. Но исследуя его, мы понимаем, что на самом деле во всем есть разрыв, промежуток. Некоторые мгновения способствуют его распознаванию и дарят возможность пережить проблеск пустотности. Скажем, мы делаем вдох. Каждое мгновение на всем его протяжении – это настоящий момент . Но момент, который ближе всего к концу вдоха – момент, который существует на грани четко выраженного перехода, – усиливает нашу чувствительность к переменам. Таким образом это мгновение содержит больший потенциал для осознавания просветов, которые присутствуют всегда. В поезде я находился посреди большого разрыва – очевидного, намеренного разрыва своих шаблонов. Я был на грани, между вдохом и выдохом. Я пока не до конца уехал и определенно еще не приехал.

Встало солнце. Я не мог точно сказать, когда просто увидел, что это случилось. «Я в бардо становления , – подумал я, – пересекаю разные миры» . С наступлением утра на каждой остановке торговцы чаем врывались в вагон и толпились у окон снаружи. Пол был усеян всевозможными фантиками и обертками. Поезд опаздывал, как обычно, но скоро должен был подъехать к Варанаси. Я в бардо умирания, пытаюсь отпустить свою прежнюю жизнь и пока не родился в новой. По крайней мере, я не застрял. Я двигаюсь.

Я собирался начать на вокзале в Варанаси новую жизнь, провести здесь несколько дней, поспать на полу. Это определенно выглядело хорошей отправной точкой. Данное путешествие уходило корнями в мое детство, но сложно сказать, когда оно началось: со вдохновленных Миларепой подростковых фантазий либо с того мгновения, когда я прошлым вечером покинул свою комнату, или когда поскользнулся у главных ворот, или забрался в такси, или сел на поезд в Гае. Каждое событие было началом, ведущим к другому началу.

Поезд прибыл в Варанаси утром. То, что я пережил первую ночь, наполняло меня легкостью и энергией. И хотя за все это время мне удалось поспать не более десяти минут, я с нетерпением ждал, что принесет новый день. Впервые с тех пор, как я миновал ворота Тергара, я с волнением предвкушал новые возможности и наслаждался ароматом свободы. Но, войдя с перрона в здание вокзала, который был в пять раз больше станции в Гае, я держался гораздо более уверенно, чем на самом деле себя ощущал. Мне словно хотелось скрыть от самого себя тот неприятный факт, что в любую секунду новизна происходящего может заставить меня упасть в обморок или отпрянуть и пуститься вскачь, словно нервная лошадь.

Я видел, как нарастало смятение; наблюдал за опасениями, словно за грозой, приближающейся через долину. Осознавал напряжение в теле. Приветствовал эти ощущения, с любопытством ожидая, что случится дальше. Я чувствовал себя как неваляшка, у которой центр тяжести находится внизу. Ее можно толкать из стороны в сторону, но невозможно сбить с ног. Несмотря на все тревоги, я был готов продолжить приключение.

У меня было какое-то представление о том, что это значит – сделать весь мир своим домом. Я всегда воображал, что внутренняя умственная непринужденность может присутствовать всегда, неважно, находится ли мое тело в международном пятизвездочном отеле, бродит по бразильским трущобам или идет через Таймс-сквер. Быть везде как дома значит не попадаться на удочку форм, запахов и звуков, которые притягивают и отталкивают. Это значит отказаться от порывов быть разборчивым и позволить объектам, которые я видел, обонял и слышал, просто быть, не стремясь к ним, не отказываясь от них. Просто пребывать в ясности осознавания и позволить всем явлениям, что бы это ни было, проплывать мимо, подобно облакам.