Хелен Творков - Навстречу миру [litres]

Я прошел через ворота парка Паринирваны. Было невыносимо жарко, и, кроме охранников, там никого не было. Я вошел в здание, в котором находился лежащий Будда. Я не был здесь со дня приезда в Кушинагар, почти три недели. Я снова выполнил простирания и сел на колени. В прошлый раз на мне были буддийские одежды, и мне казалось, что я представляю Будду, подношу ему свою преданность и молюсь о том, чтобы реализовать пробужденный ум будды через его учения. Я понял, что миллионы людей по всему миру следуют по его стопам, и поэтому Будда древней Индии жив до сих пор.

Теперь на мне были шафрановые одежды. Все остальное было таким же, как и в прошлый раз: маленький человек, духовный искатель, склоняется перед монументальной религиозной фигурой и произносит те же молитвы, что и тогда. Но все было другим. Будда не был мертвым , а я не был живым . Я понимал это стандартное употребление слов «жизнь» и «умирание» , но все же в них не было смысла. Непрерывность связи между мной и Буддой была за пределами времени, за пределами двойственности. Будда не ушел . Я не присутствую . Мы здесь, он и я, в бессмертной реальности, которая и есть истинный дом для всех нас. Реальность смерти-за-пределами-смерти, у которой нет ни начала, ни конца. Смерть позволяет нам полно и осмысленно проживать наше ограниченное время в этом непостоянном теле. Она позволяет нам жить в тесной связи с самими собой и друг с другом. Чувство отчужденности от самого себя и мира вокруг – это обманчивая история цепляющегося ума. Но мы можем научиться отпускать ложные надежды, которые вынуждают нас жаждать легкости в нашем теле и в этом мире. Мы можем выйти за пределы этой неудовлетворенности. Мы можем заменить эту тоску любовью. Я только начинал понимать: когда ты любишь мир, мир любит тебя.

Я обошел парк. Остановился у рощи, где сидел в медитации, в жару и ливень. Потом подошел к ступе кремации. Я шел по тропе между внешней стеной и ручьем, пока не достиг индуистского храма. И снова, оказавшись у большой ступы землисто-желтого цвета, я еще острее почувствовал, что она – проявление Будды. Теперь ступа не просто хранила реликвии тела Будды, но отражала единство между ним и мной. Мы не были одним целым, но не были и отделены друг от друга. Ни один, ни два. За пределами обоих. Поклонившись, я сел медитировать. Через какое-то время я взглянул на ступу, как бы мог посмотреть на своего отца, будь он со мной, и подумал: «А теперь я знаю, что ты имел в виду» .

Но откуда они знали? Будда Шакьямуни отпускал одну жизнь за другой, от принца к лесному йогину, к учителю и просветленному наставнику, но пусть его жизнь в лесу и истощила его, он никогда не оказывался на грани жизни и смерти. Не было такого опыта и у моего отца, и у десятка других реализованных мастеров, чья мудрость многократно превосходила мою. Я знал больше, чем раньше, но опыт, который я получил в этом самом месте, показывал, насколько глубже мне предстоит погрузиться.

Мое умирающее тело позволило уму сделать рывок далеко вперед, словно пролететь через отрезок, который в противном случае пришлось бы проходить гораздо более медленным и извилистым маршрутом. Оно создало потенциал для чистого осознавания, для недвойственного распознавания пустотности. Но постижение достигается практикой. Для того чтобы достигнуть подлинной высшей мудрости, мне надо было удерживать такую же приверженность работе с умом, которая позволила моему отцу и Селдже Ринпоче умирать до того, как они умерли, распознать ясный свет матери и ребенка в здоровом теле и освоиться в иллюзорном теле бардо таковости уже в бардо этой жизни. Их мудрость возникла исключительно из практики и не зависела от какого-то конкретного события. Чем больше культивируются эти семена просветления, тем более плодородным становится поле нашего осознавания, что позволяет произрастать более глубокой мудрости. Привязываясь к какому-то конкретному переживанию, особенно тому, которое связано с духовным пробуждением, мы оказываемся в ловушке.

Самый большой вызов принятию непреложности смерти и перерождения бросают наше сопротивление непостоянству и безнадежные попытки удержать на месте то, что по своей природе изменяется. Мы часто хотим избавиться от таких мешающих эмоций, как зависть, гнев или гордость, преодолеть тщеславие или лень. Когда мы думаем о необходимости перемен, наш ум часто перепрыгивает к этим качествам, но после многих лет их повторяющихся проявлений они кажутся неизменными, непобедимыми, и нам не хватает уверенности, чтобы начать с ними работать. Хорошая новость в том, что, когда мы отпускаем – это уже само по себе способ переживать перемены, смерть и перерождение, и, чтобы убедиться в этом, нам не нужно начинать с самых укорененных и проблематичных склонностей. Мы можем экспериментировать с повседневными ситуациями, которые часто вовсе не определяем как проблему.

В рамках двойственного восприятия обычного осознавания мы можем понять, что каждую ночь, засыпая, умираем для этого дня, и это позволит нам переродиться завтра. В обычном опыте каждый момент возникает, когда умирает предыдущий. Каждое новое дыхание следует за смертью предыдущего. Между дыханиями, мыслями, днями, событиями – между всем – есть промежутки, и каждый из них дает возможность мельком увидеть сквозь облака чистую пустотность. Смысл в том, что принцип непрерывной смерти и перерождения, который лежит в основе учений по бардо, можно распознать уже прямо сейчас, посреди наших обычных невротичных шаблонов мышления и поведения, неудовлетворенности и страданий. Осознавание меняет наш взгляд на то, кто мы есть. Как только мы примем фундаментальную преходящую природу нашего ума и тела, мы сможем развить уверенность, которая позволит нам разрушить самые укорененные шаблоны. Снимать верхние слои «я» – это форма умирания, и этот процесс станет гораздо более простым, если мы обретем уверенность в пользе перерождения в течение этой жизни.

Каждый раз, когда мы вовлекаемся в распознавание мини-смертей нашей повседневной жизни, мы все ближе знакомимся с большой смертью, которая придет с концом наших тел. Каждый раз, когда мы отпускаем что-то – неважно, значительное или нет, мы можем использовать этот опыт для того, чтобы лучше подготовиться к окончательному растворению тела. Делая так, мы уменьшаем страх смерти, и это полностью меняет то, как мы живем в настоящем.

Когда я был ребенком, я воспринимал истории о жизни Будды как сказки про принцесс и драконов. Как только я начал медитировать, то понял, что они были не просто духовными выдумками, но могли содержать в себе зерно истины. К концу моего первого трехлетнего ретрита я начал считать, что учения Будды действительно достижимы, и это вдохновляло мои усилия достичь пробуждения. Потом после еще двадцати лет медитации и исследования ума я пришел к выводу, что знаю, о чем говорил Будда. Но у ступы кремации я понял, что ошибочно принимал образ Луны за ее прямое распознавание.