Хелен Творков - Навстречу миру [litres]

Я все еще жив. Интересно, что на самом деле случилось? Интересно, знают ли врачи, как я оказался здесь?

Образы прошлой ночи медленно проплывали мимо. Я чувствовал себя невероятно расслабленным и достаточно удовлетворенным, чтобы осознавать их, не пытаясь удержать. Но все же я испытывал любопытство. Состояния ума, в которые я входил, знакомы не только практикующим медитацию или ограниченному числу духовных искателей. Мы говорим о распознавании изначального ума, ума, в котором нет концепций и двойственности, за пределами времени, за пределами силы тяжести или направления. Ум – один ум, всегда один и тот же, просто вокруг него сплетаются разные истории. Безусловно, он не может быть ограничен одной группой или традицией. Его не описать словами. Тем не менее они полезны. Без знаний моей линии преемственности у меня не было бы языка для того, чтобы поделиться хоть чем-нибудь. И язык обеспечивает контекст для этих переживаний. Без этого переживание само по себе не принесет плода.

Очнувшись в больнице и все еще пытаясь понять, что происходит, я размышлял об образе ясного света ребенка и ясного света матери . Такой милый, такой нежный и любящий. Чашка-ребенок разрушает свои границы, чтобы присоединиться к матери. Я изучал этот термин, я знал достаточно, чтобы доверять его значению, но никогда раньше не наслаждался чувством его теплоты. Воссоединение матери и ребенка . Я тоже чувствовал себя как ребенок в том смысле, что не мог сформулировать свое счастье. И опять же, у меня не было нужды пытаться, ведь я здесь никого не знал. Теперь, открыв глаза и осознав, что нахожусь в больнице, я все еще думал, что я в раю, вместе с человеком, который все пытался дотянуться до воды, пока не пришла медсестра и не поднесла чашку к его губам. Определенно, нельзя назвать неудачей то, что я не умер, если я проснулся в раю.

Я периодически дремал, сохраняя осознавание, память и размышления. Я чувствовал себя заново пробужденным, но не готовым говорить. Если сестра подходила слишком близко, я закрывал глаза. Приятная, комфортная обстановка располагала к отдыху, но что-то говорило мне: следует продолжить путешествие. Если бы я был в бардо становления и мог управлять этой частью сна, интересно, куда бы я пошел, кем бы стал. Я искал бы мир, где мог продолжать практиковать, мир людей. Я искал бы родителей, которые хотят творить добро в этом мире, которые уважают Дхарму, добрых и любящих, которые вдохновляли бы и направляли меня на духовном пути. На самом деле, я искал бы такую семью, какая у меня была. Посреди этой фантазии я посмотрел верх и увидел знакомую фигуру. Мужчина из парка Паринирваны вошел в палату. Я закрыл глаза.

Я чувствовал, как он стоит возле моей кровати. Когда я открыл глаза и посмотрел вверх, он объяснил, что пришел к ступе кремации сделать прощальный ритуальный обход перед тем, как уехать из Кушинагара. Он увидел, что я лежу на земле и выгляжу мертвым. Несмотря на то что я был одет не в монашеские одежды, он узнал меня и привез в государственную больницу в городке Касиа, которая находилась примерно в пяти милях от ступы. Мужчина просто сообщил мне это безо всякого драматизма. Он не ждал моего ответа. Он сказал, что осмотрел мой рюкзак и увидел, что у меня нет денег. Он оплатил мои больничные расходы, которые включали стоимость приема и лекарства на два дня. Этот мужчина объяснил, что положил в мой рюкзак деньги, а также свою визитную карточку. Если мне когда-нибудь понадобятся средства, он переведет их из любой точки мира.

Должно быть, это сон.

Одна из медсестер принесла подслащенный сок и чай с молоком, другая проверила капельницы. Я увидел, что палата с грязными окнами и краской, отваливающейся от стен, по-своему была совершенна. Я вспомнил свои разговоры с тем человеком из Азии. Я понял, что он спас мою жизнь, и все же его доброта не казалась чем-то исключительным. Ничто не казалось таковым, хотя только что произошли довольно необычные события. Как выяснилось, его доброта была одним из многих примеров того, как люди помогали мне в моем путешествии.

Разговоры с этим мужчиной в парке Паринирваны велись так давно, словно в прошлой жизни. Тогда я все еще носил монашеские одежды и легко вернулся к роли учителя. С тех пор я обрел новые глаза и новые уши. Я жил в новом мире. Я не мог в полной мере зависеть от помощи других, но видел, что так или иначе этот новый мир позаботится обо мне.

Проснулся врач и подошел к моей кровати. Он давно не брился и выглядел измотанным и растрепанным. Пощупав мой живот, он задал несколько вопросов. Мы говорили на смеси хинди и английского. Я сказал ему, что отлично себя чувствую, на самом деле просто чудесно, и спросил, когда можно покинуть больницу. Он объяснил, что меня привезли с опасной степенью обезвоживания, фактически при смерти. В дополнение к литрам глюкозы он назначил капельницы с антибиотиком, чтобы побороть инфекцию, которую я подцепил. Врач сказал, что мне будут давать только легкую пищу, что есть надо маленькими порциями и что меня выпишут через две ночи. Оставшуюся часть дня я продремал, оставаясь подключенным к капельницам. Всю эту ночь я наслаждался глубоким сном без сновидений.

На следующее утро сестра вынула иголки из моих вен и отключила аппараты. Она помогла мне сесть, а потом встать. Ноги у меня не дрожали. Она сказала мне ходить по коридорам. В легкой хлопковой рубахе я медленно брел к выходу. Изнутри я видел двор и главные ворота. За ними был широкий проезд, по которому неслись легковые машины, грузовики, тракторы и ходили животные. Через открытые окна вплывали звуки автомобильных гудков, крики и звуки радио. Это не было приятно. Это не манило. Нет проблем.

За воротами люди выстроились в очередь, чтобы попасть в больницу. В основном это были пожилые босые мужчины. Я хотел, чтобы они вошли, потому что они этого хотели. Из-за своей скудной одежды, грязных волос и тощих тел они выглядели как нищие на вокзале в Варанаси, но теперь я не делал различия между собой и ними, между ними и мужчинами и женщинами в моей семье. Все мы вместе в этом мире грез, стремимся к счастью, ищем свои собственные пути для пробуждения.

Перед тем как я заболел, все незнакомое вызывало во мне легкую скованность. Я чувствовал себя обособленным от людей в поезде, от владельца гостиницы и от официантов в ресторане. Каждая встреча заставляла меня чувствовать себя так, словно я наталкиваюсь на стену. Теперь я с нетерпением ждал, когда выйду за ворота и окажусь на этой шумной, грязной дороге, буду бродить по улицам и горам и долинам этого мимолетного мира. Я с нетерпением ждал того момента, когда смогу помочь преходящим людям из иллюзорного мира, которые страдали, потому что не знали, что находятся во сне, и не знали, что освобождение заключается в распознавании сна. Я видел без всяких сомнений, что сияющая пустотность есть внутри каждого из нас. Когда мы говорим, ходим и думаем, мы находимся в этом состоянии, какими бы ни были наши тела – здоровыми или больными, богатыми или бедными. Но мы не распознаем это драгоценное сокровище, которым обладаем. На самом деле мы умираем все время, но наш ум не дает нам узнать это. Если мы не позволим себе умирать, мы не сможем переродиться. Я научился тому, что умирание – это перерождение. Смерть – это жизнь.