Хелен Творков - Навстречу миру [litres]

НЕТ НИКАКОГО КОНЦА, ТОЛЬКО ПЕРЕМЕНЫ И ПРЕОБРАЖЕНИЕ

Я поднес руку к лицу, чтобы потрогать глаза. Прохладная ткань скользнула по моему туловищу. Через прикрытые веки я увидел пластиковый цилиндр. Кровать окружали аппараты. В мои вены были воткнуты трубки с жидкостью. Иголки торчали из рук и бедер. Человек, лежащий по соседству, звал медсестру. Я увидел перевязанных пожилых мужчин. Хромающие, пошатывающиеся люди, люди на костылях. Доктор, которого можно было определить по стетоскопу вокруг шеи, крепко спал на кровати. Под потолком крутился вентилятор.

Я не умер. И я не знал, хорошая это новость или нет. Я так близко подошел к тому, чтобы слиться со своей природой будды, что, снова оказавшись в этом теле, испытал разочарование. Пока я пытался все совместить – само это место, мое тело, мою реакцию, – я заметил: хотя проходящие мимо формы начинают принимать знакомые очертания, они все равно словно скользят по воде. Они казались скорее прозрачными, чем плотными, более сотканными из света, чем из плоти и крови, больше похожими на сон, чем на материальные формы дня.

Но я не мог сказать, видел ли я сон в своей повседневной бодрствующей жизни или в своем иллюзорном теле. И в любом случае у меня не было желания пробуждаться. Я наслаждался происходящим. Атмосфера была такой приятной, такой радушной и безопасной. Вероятно, я упустил обе возможности для освобождения из колеса сансары, пробудился в бардо становления и выбрал рождение в приятной, дружественной обстановке, с любящими людьми, которых не хочу покидать. Мне хотелось наклониться вперед, поклониться, поприветствовать их, даже несмотря на то что они не проявляли любви с таким же энтузиазмом, с каким это делали ночью деревья. Я больше не обладал пронизывающим ясновидением, которое позволяло мне видеть сквозь леса. Цвет и ясность только слегка напоминают то, какими они были прошлой ночью, но все же я по-прежнему покоюсь в иллюзорной природе явлений, подобных сну. Переживание было знакомо мне по постмедитативным состояниям, но казалось более ярким, интенсивным, а присутствие пустотности ощущалось сильнее.

Каждая форма появляется и исчезает, проходит мимо и внутри безграничного простора, возникая из ниоткуда, исчезая в никуда, без истока, без предназначения, спонтанно присутствуя. Явления внутри этого пространства не могут по-настоящему существовать отдельно от него, двойственность нереальна. Все формы возникают как волшебная игра цвета и света; небесные радуги, здесь и не здесь, за пределами времени, за пределами направления, нерожденные и бесконечные. Мне нравится этот новый мир, это живое сияющее состояние таковости – истинная природа явлений, без облаков вещественности и характеристик. Это бардо дхарматы, бардо реальности, таковости. Если я жив, то я на второй стадии в бардо этой жизни. Я оказался здесь, потому что не полностью умер в бардо умирания.

Попытки выяснить, жив я или мертв, казались пережитком из прошлой жизни, поскольку, что бы со мной ни случилось, заставило меня осознать: смерть – это не конец. Нет никакого конца, только перемены и преображение. Переживания прошлой ночи ушли. Дни, которые были до этого, ушли. Привиделось ли мне, что я почти умер, приснилось ли во сне или я действительно пережил это – все это ушло, ничего не было, не присутствовало, умерло. Чем больше я наслаждался пребыванием в настоящем моменте, тем больше жизнь и смерть казались концепциями, равноудаленными от этого мгновения, – все содержалось в пространстве бессмертного осознавания.

То, что мы называем смертью, – это не конец. Я видел это яснее, чем когда-либо. И это осознавание проходит через то, что мы называем жизнью, и то, что называем умиранием. Живот поднимается и опадает. Смерть и перерождение. Теперь умирание. Последний вдох – это умирание. Нерожденное осознавание не может умереть. Нерожденное осознавание существует с нашим телом и без него. Смерть – это иллюзия, и жизнь – тоже иллюзия. Смерть и умирание – лишь концепции; наше восприятие формирует разницу и различия.

Прошлой ночью я умирал. Этим утром я – всего лишь образ в подобном миражу состоянии, в призрачной больничной постели. Сейчас я вижу эту реальность во сне с открытыми глазами. На железнодорожном вокзале с открытыми глазами и закрытым сердцем я вошел в ад. Прошлой ночью я оказался в раю после смерти. Теперь я жив, как мне кажется, и нахожусь в раю на земле. Вчерашний сон и вчерашняя жизнь – одинаковые. И того и другого уже нет. И то и другое – иллюзия. Как нам говорили мастера мудрости, жизнь – это сон. В некоторых образах больше смысла, чем в других, но в них не больше вещественности. Как чудесно! Формы возникают и исчезают, я вдыхаю и выдыхаю, целые вселенные исчезают и рождаются. Прошлой ночи больше нет. Состояния на грани жизни и смерти больше нет, приснилось мне это или нет. Но мне нравится этот сон! Он – рай. Встреча матери и ребенка – это рай. Реальный он или нереальный, я все равно наслаждаюсь этим сном, словно фильмом. Реальный или не реальный, он заставляет нас плакать и смеяться. Я наслаждался полетом над изумрудными полями Тибета. Мне понравился этот сон больше, чем тот, в котором меня раздавили валуны. Мне больше нравится сон про здоровое тело, чем про больное. Мне больше нравится сон про открытую дорогу, чем про то, как я привязан к этой кровати. Вся жизнь – это волшебная игра света и формы, вселенная бесконечных благословений, которая приглашает нас раскрыть наши сердца и любить полностью, любить до конца неиссякаемых сновидений.

Почему я вернулся? Что за чувство изменило направление моей жизни?

Моя миссия учителя в этом физическом теле еще не завершена. Какие-то тонкие проявления моего обета помогать всем существам постепенно развернули меня от ухода. Мои чувства постепенно снова включились, и паралич, сковавший конечности и органы, стал медленно ослаблять хватку.

Это сильное и продолжительное переживание абсолютной сияющей пустотности, всеобъемлющей и бескрайней, раскрыло естественный источник безграничной любви. В этот момент движение назад, вызванное кармическими силами из прошлого, слилось с сиюминутным устремлением вернуться и приносить пользу другим в этом теле. С осознанием, в котором не было слов или концепций, я увидел, что меня потянуло к продолжению работы моей жизни. Воспоминание о том, кто назывался Мингьюром Ринпоче, желало участвовать в этой жизни и исполнить миссию учителя с состраданием и любовью. Когда это устремление усилилось, мой сознательный ум медленно воссоединился с телом.

Я по-прежнему не представлял, как очутился здесь, в этом переходном состоянии сна, в этой иллюзорной комнате. Я был у места кремации. Много часов я пребывал в глубоком медитативном состоянии, более глубоком, чем когда-либо испытывал. Осознавание этого тела медленно возвращалось. Благодаря интенсивности этой медитации я чувствовал себя полностью обновленным, полным сил. Не помню, чтобы меня тошнило прошлой ночью. Во рту пересохло, язык и губы запеклись. Чувствуя жажду, я вообразил воду. Мой ум наблюдал за этим ощущением, а потом тело встало, чтобы подойти к колонке. Я не ел ничего в течение пяти дней, и уверенность в том, что я полон физических сил, оказалась лишь вымыслом. Ноги дрожали, потом подогнулись. Но когда мой ум потянулся к воде, непрерывность осознавания нарушилась. Из-за этого разрыва я не могу вспомнить, как упал в обморок и что было потом.