Мэри Трамп - Слишком много и всегда недостаточно

Вернувшись оттуда, где он был – из больницы или реабилитационного центра, – отец поселился на чердаке родительского дома. Это было временным решением, и никто не попытался превратить это место в жилое помещение. Все коробки для хранения и старые игрушки – включая старинные пожарную машину, подъемный кран и самосвал, много лет назад спрятанный здесь бабушкой, – были просто сдвинуты в один конец чердака, а на освободившееся место поставили раскладушку. Под мансардным окном папа водрузил на свой старый, еще времен Национальной гвардии, дорожный сундук переносной черно-белый телевизор.

Приходя к нему в гости, мы с Фрицем устраивались на полу рядом с раскладушкой и вместе с папой смотрели бесконечный поток старых фильмов вроде «Тора! Тора! Тора!» или «Этот безумный, безумный, безумный, безумный мир». Когда папа достаточно оправился, чтобы спускаться вниз, по воскресеньям мы смотрели фильмы про Эбботта и Костелло [26] Abbott and Costello – американский комедийный дуэт. Начали сниматься в кино в начале 1940-х годов. – Прим. пер. .

Спустя месяц или два дед сказал, что освободилась площадь в Sunnyside Towers , в здании, которое он купил в 1968 году, – двухкомнатная квартира на верхнем этаже.

В то время как папа готовился к переезду в Sunnyside , Мэриэнн, получив кредит в сумме 600 долларов, собиралась приступить к учебе в школе права университета Хофстра [27] Университет Хофстра ( Hofstra University ) – частный университет в деревне Хэмпстед на Лонг-Айленде (штат Нью-Йорк, округ Нассо). . Выбор учебного заведения не определялся ее собственными предпочтениями: этот университет был расположен всего в десяти минутах езды от Jamaica Estates – достаточно близко для того, чтобы по утрам она могла отвозить моего кузена Дэвида в школу и забирать его во второй половине дня. Возобновление учебы было ее давней мечтой. Она рассчитывала, что, став квалифицированным юристом, сможет зарабатывать достаточно, чтобы однажды уйти от мужа. С годами их брак приобретал все более катастрофический характер. Работа смотрителем парковки, предоставленная свекром, стала для мужа Мэриэнн унижением, от которого он не оправился. Время от времени (особенно в пьяном виде) Дэвид срывался на свою жену. Он неоднократно размахивал перед ней пистолетом и угрожал ножом, пока в соседней комнате спал их маленький сын.

Стремление Мэриэнн к независимости еще больше взбесило ее мужа, и, когда она вернулась после первого дня учебы в юридической школе, он в припадке ярости вышвырнул их тринадцатилетнего сына из квартиры. Мэриэнн отправилась с ним в Дом, и ночь они провели там. Дэвид Дэзмонд очистил их скудный совместный банковский счет и уехал из города.

Когда вся семья была в сборе, большую часть времени мы проводили в библиотеке, книг в которой не было вплоть до 1987 года, когда в ней появилась автобиография Дональда «Искусство заключать сделки», написанная за него кем-то другим. Вместо этого книжные полки были уставлены свадебными фотографиями и портретами. На стене напротив выходящего на задний двор эркерного окна доминировал студийный фотопортрет пятерых детей во взрослом возрасте, сменивший более раннюю версию, где все пятеро стояли в таких же позах. Единственными непостановочными фотографиями были черно-белый снимок бабушки в шляпе и меховом манто, с величавым и снисходительным видом спускающейся по трапу в аэропорту на ее родном острове Льюис, и фото Дональда в военной форме, возглавляющего строевой расчет NYMA на параде в честь Дня Колумба в Нью-Йорке. У стен стояли два диванчика, обитые сине-зеленым дерматином, а перед телевизором – одно большое кресло, место, за которое дети регулярно сражались. Мой дед, в костюме-тройке и при галстуке, сидел на диване рядом с тяжелым сосновым телефонным столиком у двери. Казалось, будто его ступни накрепко вросли в пол.

Каждую субботу, если только мы не были у папы в Sunnyside , мы с Фрицем приезжали на велосипедах в Дом, чтобы потусоваться с нашим кузеном Дэвидом, или скорее с Дэвидом тусовался Фриц, а я таскалась за ними, стараясь не отставать.

Каждый раз, когда приходили Мэриэнн и Элизабет, бабушка садилась с ними за маленький голубой пластиковый стол с окантовкой из нержавеющей стали, который выглядел так, как будто явился прямо из забегаловки 1950-х годов. Сразу за ним находилась кладовка размером с гардеробную с небольшим столиком, на котором бабушка держала свои списки покупок, кассовые чеки и счета. Мари, многострадальная помощница по хозяйству, часто уединялась там послушать свой транзистор, и в дождливые или холодные дни, когда Дэвид, Фриц и я оставались в Доме, мы доводили ее до умопомрачения. С другой стороны кладовки была распашная дверь в столовую. Мы проложили гоночную трассу по петле, ведущей от коридора у задней двери мимо кухни, через фойе, вокруг столовой, через кладовую и назад на кухню, с воплями преследуя друг друга, падая, набирая скорость, и кто-нибудь при этом обязательно врезался в мебель. Между холодильником и дверью кладовой бабушка обычно давала нам полную свободу действий, но когда она была на кухне, то теряла терпение и кричала на нас, чтобы мы прекратили. Если мы не обращали на нее внимания, она грозила нам большой деревянной ложкой – звука выдвигающегося ящика было достаточно, чтобы заставить нас задуматься. Но если мы были настолько глупы, чтобы продолжать бегать вокруг нее и галдеть, появлялась ложка, и кто бы ни попался под руку – получал от души. Лиз тоже пыталась нас затормозить, хватая за волосы, когда мы проносились мимо.

После этого Фриц, Дэвид и я часто убегали в подвал – взрослые через него проходили только по пути в прачечную или гараж, так что мы могли шуметь и гонять футбольный мяч или попеременно кататься вверх и вниз (и сражаться за это право) на лестничном электрическом подъемнике бабушки. Большую часть времени мы проводили на открытом пространстве в дальнем углу при полном освещении. За исключением деревянных ростовых скульптур индейских вождей, выстроившихся у дальней стены как саркофаги, это был достаточно типичный подвал: подвесной потолок с люминесцентными лампами, черно-белым линолеумом на полу и старым роялем, который большую часть времени игнорировали, потому что он настолько расстроен, что играть на нем удовольствия не доставляло. На нем лежал парадный кивер Дональда с огромным плюмажем, который он носил в почетном карауле в NYMA. Иногда я его надевала, хотя он и сползал мне на переносицу, и затягивала ремешок под подбородком.

Когда я приходила туда одна, подвал – полуосвещенный, с деревянными индейцами, стоящими в тени как часовые, – становился на удивление экзотическим пространством. Напротив лестницы в углу был установлен огромный бар красного дерева, полностью укомплектованный барными стульями, запыленными стаканами и работающей мойкой, но без алкоголя – странное явление в доме, построенном непьющим человеком. На стене за баром висела большая картина, изображающая певицу-афроамериканку с красивыми полными губами и плавными линиями широких бедер. На ней – подчеркивающее фигуру желто-золотое платье с оборками, она стоит у микрофона, рот открыт, рука вытянута в сторону зрителей. Позади ее расположился джазовый оркестр, полностью состоящий из чернокожих, одетых в белые смокинги и черные галстуки-бабочки. Медные духовые инструменты горят, деревянные духовые инструменты сияют. Кларнетист с искрящимися глазами смотрит прямо на меня. Бывало, я стою за барной стойкой с полотенцем на плече, разливая напитки моим воображаемым клиентам. Или сижу на одном из барных стульев, единственный посетитель, воображая себя внутри картины.