Михаил Антонов - Провидец Энгельгардт

Но нельзя винить крестьян в том, что они этого не знали. Этого не знало в большинстве своём и сельское духовенство, но о нём пойдет речь в следующей главе.

Современное цивилизованное общество избавилось от этой архаики в виде подачи «кусочков», от принципа взаимопомощи (что вполне в традиции германцев и особенно англосаксов) и возложило обязанность заботы об обездоленных на социальное государство (которое, правда, становится всё более социал-дарвинистским), и нынешний обыватель спокойно, не обременяя свою совесть, проходит мимо нуждающегося.

И третья черта: понимание, что не подать бедствующему, пока есть хлеб в доме – грех.

«В структуре культа бытового православия видное место занимают сугубо церковная обрядность и молебствия. Общеизвестно, что крестьяне плохо знали молитвы. Их смысл из-за непонимания церковнославянского языка искажался и часто совсем терялся. Но по традиции молитвам придавалось предохранительное значение, ими начинали все важнейшие семейные дела, каждый день начинался с молитвы».

Это наблюдение совпадает и с общим выводом Энгельгардта о религиозности крестьян:

«Крестьяне, по крайней мере нашей местности, до крайности невежественны в вопросах религиозных, политических, экономических, юридических. Тут вы увидите, что на обновление Цареграда крестьянин молился «царю-граду», чтобы не отбило хлеб градом; что девки серьёзно испугались и поверили, когда, после бракосочетания нашей великой княжны с английским принцем, распространился слух, будто самых красивых девок будут забирать и, если они честные, отправлять в Англию, потому что царь отдал их в приданое за своей дочкой, чтобы они там, в Англии, вышли замуж за англичан и обратили их в нашу веру, – этому верили не только девки, но и серьезные, пожилые крестьяне, даже отпускные солдаты».

Интересно, что и дьякон, служащий на обновление Цареграда, тоже считал, что молится о сохранении своего поля и огорода от града.

«В структуре религиозного культа видное место занимает совместное отправление верующими богослужения». При этом исследователи согласны в том, что вряд ли крестьянин думал о службе и о Боге в церкви – слишком много других забот, особенно в рабочую пору. Постоянная жалоба священников – плохое посещение храма в базарные дни, а в селениях, близко расположенных к городам, и в воскресные дни. Имение Энгельгардта Батищево находилось далеко от города, даже до ближайшей железнодорожной станции было 15 вёрст, и о базарах он не пишет. Но отмечает, что в страду, особенно в покос, всем сельским жителям не до высоких материй:

«В страдное время никто ни о чем другом, как о покосе, не думает, никто ничего другого не делает. В это время в деревне нет ни мастеровых, ни сельских начальников, ни попов, а если и исполняются дела, требы, то всё это делается наскоро, поглядывая в ноле и думая: «Эх! гребанули бы теперь сенца!». В страдное время и церковная служба совсем особенная, поспешная, по-военному. Все косят, все понимают, что ничем нельзя вознаградить того, что потеряно в это время. Городской житель может подумать, что в страдное время в деревне все сошли сума. А нужно бы, однако, чтобы и городские жители понимали, что всё, что они съедают и выпивают, дает именно это страдное время».

Духовным просвещением крестьян должны были бы заниматься священнослужители, но они в большинстве своем были к этому совершенно не готовы:

«Даже попы – не говорю священники, между которыми еще встречаются люди более или менее образованные, хотя и редко, – то есть все лица духовного звания… недалеко ушли от крестьян в понимании вопросов религиозных, политических, юридических».

Быт и труды священно- и церковнослужителей Энгельгардт знал хорошо. У себя в имении он устраивал молебны ежемесячно для охранения скота, после которых, за чаем и закуской, подолгу беседовал с «попами».

Ясно, что неграмотные мужики и такие их духовные наставники никак не могли составить «народ-богоносец». Ведь Православие – это подражание Христу, воспитание себя как совершенного (Мф 5:48), благородного, святого человека, непрестанное хождение пред Лицом Божиим, жизнь по заповедям блаженства, но ни крестьяне, ни духовенство такого понимания нашей веры не имели. И, тем не менее, они, живя грешно, верили в Промысл Божий: «всё Божья воля, Бог не без милости, Он, милосердный, лучше нас знает, что к чему».

Энгельгардт видит проявление религиозности крестьян и в бытовавшем у них выражении: «Бог старый хозяин, Бог лучше нас знает, что к чему».

Человек не Бог, он не может знать и предвидеть всё, и даже самый рачительный хозяин может просчитаться, «бывает и на старуху проруха», поэтому, как бы хозяин не был умён, надо всегда помнить, что на всё есть воля Бога, и надо уповать на помощь Божию.

В науке есть такое понятие, как Народное христианство. Википедия определяет его так: Это – «мировоззрение, сочетающее в себе элементы христианской канонической, апокрифической и фольклорной традиций; включает космогонические, космологические, эсхатологические представления, религиозные и этноконфессиональные представления, свод этических нормативов, важнейшими составляющими которой являются концепты добра и зла, греха и чуда, определяющие гармонию и равновесие мира, взаимоотношения Создателя со своими творениями, нормы человеческого общежития. Народно-христианские представления тесно связаны с народным календарём, народной демонологией, народной медициной, а также культом предков.

В народной религии происходит популярная, «неофициальная» интерпретация ритуалов, священных текстов и персонажей библейской истории. Таким образом, это динамическая форма религии, в которой в синкретическом единстве сосуществует христианское вероучение и элементы дохристианских языческих верований, соединяются архетипические мифопоэтические идеи и христианские каноны.

Граница между «канонической» и «народной» религией не является чёткой и постоянной, она проводится религиозными институциями (например, РПЦ), которые нередко оценивают выходящее за эти рамки как «суеверие» или «язычество». Поэтому в современной антропологии религии термин «народная религия» считается оценочным.

Нельзя считать народное христианство ересью: догматических основ христианства оно не затрагивает ».

На мой взгляд, та версия веры крестьянства (а оно составляло 85 процентов всего народа России), которую описывает Энгельгардт, с полным основанием можно назвать русским народным православием.

Итак, неправы были неославянофилы и «почвенники» в своём преклонении перед крестьянином как носителем Высшей Правды и подлинной Православной Веры: крестьянская Россия 70 – 80-х годов позапрошлого столетия мало напоминала идеальную Святую Русь, и вряд ли она могла бы быть Третьим Римом (здесь Энгельгардт кое в чем предвосхитил выводы, к которым пришел через полвека С. Н. Булгаков в книге «У стен Херсониса», кроме, разумеется, «католического соблазна»).