Люк Бессон - Несносный ребенок. Автобиография [litres]

– Я читал вашу анкету. Вы помощник режиссера? – спросил он таким тоном, будто это я снял «Бен-Гура».

Я понял, что этот парень – фанат кино. И решительно кивнул в ответ.

Командир с блаженной улыбкой обернулся к капитану:

– Это художник! – доверительно сообщил он.

Капитан поднял очи горе и вышел из кабинета. Теперь я чувствовал себя горшком меда, которым разжился медведь.

– Вы знаете Алена Делона? – спросил командир, облизнувшись.

Я вздохнул, чтобы показать, что не только его.

– Алена? Ну конечно! Ален, Трентиньян, Роджер Мур, Миа Фэрроу…

Я вытянул руку, показывая, что список может быть длинным.

Командир опустился в кресло и приготовился внимать моему рассказу.

Он так давно мечтал встретить кого-либо из этой сферы. Он сам был бы рад освоить киношную профессию, но происходил из семьи военных в нескольких поколениях, и семья отговорила его от такого шага.

Этот большой ребенок мечтал о кино, когда поступил в военное училище.

Когда он увидел мою анкету, в нем загорелся маленький огонек надежды. Он, конечно, уже не собирался менять свою жизнь, ему просто хотелось, чтобы кто-то рассказал ему о жизни, которая могла стать его жизнью тоже. Его желание упало на благодатную почву, я обожаю рассказывать истории. Я говорил о Делоне, Бельмондо, Габене и видел, как заблестели его глаза. Я рассказал ему все анекдоты, разумеется, не мои, но механиков камеры, с которыми мне довелось столкнуться на съемочных площадках. Механик всегда рядом с камерой, а это лучшее место, где собираются все истории. Командир был в восторге. Он даже проводил меня до казармы. Так я стал резервистом 13-го батальона альпийских стрелков.

Строения здесь были временные – большие прямоугольники, построенные из местного камня. Их было около двадцати, разбросанных вокруг плаца. Посреди плаца возвышалась огромная мачта, на вершине которой развевался французский флаг. Каждое утро, в 6 часов, мы выстраивались на плацу, чтобы спеть «Марсельезу». Еще до того как были оформлены все документы, меня отправили к парикмахеру, где коротко подстригли.

На дорожках между зданиями молодые новобранцы учились маршировать. Ботинки ритмично топали, и ни одна голова не торчала над строем. Мне показалось, что я очутился в фильме «Стена» Алана Паркера. Это меня пугало. Мне не хотелось занимать место в строю. Я предпочел бы узнать, кто я, прежде чем сделаться таким, как все.

Я присоединился к моему отделению и стал там своего рода деревенским дурачком. У меня не получалось ходить в ногу.

– Рядовой Бессон, вы это делаете нарочно или принимаете меня за идиота?! – вопил мне сержант.

– Мсье, я восемнадцать лет двигался определенным образом, как вы хотите, чтобы я сменил походку за несколько часов? – здраво отвечал ему я.

Сержант разозлился, отвел меня в сторонку и заставил одного чеканить шаг в течение нескольких часов. Но едва я присоединился к группе, как обнаружилось, что я не могу синхронизировать свои движения с движениями моих товарищей, и тут же сбиваю весь строй. Мой капитан подошел к сержанту и прошептал ему на ухо:

– Он художник.

Так меня до конца службы освободили от маршировки, и в следующий раз я увидел, как маршируют солдаты, 14 июля по телевизору.

Назавтра сержант вошел в казарму и крикнул:

– Кто любит кино?

Я единственный поднял руку, как дурак.

– Рядовой Бессон дежурит сегодня по кухне.

Со столовыми мне вообще не везло. Но эта, в казарме, была хуже, чем в начальной школе. Мне приходилось есть плохо очищенную картошку (интересно, кем?), и я на глазах начал поправляться.

Рядом со мной в столовой сидел один парень. На гражданке он был истопником. И вот однажды я увидел его счастливое лицо: он только что нашел себе новую работу. Парень записался в регулярную армию и через три дня должен был уехать служить в Йемен за 1800 франков в месяц (это около 300 евро). Издали я увидел вербовщика, который прохаживался между столиками, как ворон в поисках легкой добычи.

Каждый день кто-то из товарищей попадал в его сети. И всякий раз это были самые слабые или простаки. Наконец вербовщик с улыбкой проповедника уселся рядом со мной.

Парень почувствовал мою уязвимость, и это меня встревожило. Он рассказал мне о славной жизни детей нации, которые служат своей стране в прекрасных экзотических краях. К счастью для меня, я уже немало путешествовал, и я вежливо отказался ехать умирать в Йемен.

Через несколько дней, в 4 утра, в казарме внезапно зажегся свет. Наш сержант как бешеный носился по помещению.

– Марш на построение! – орал он.

Всем трудно просыпаться в такую рань.

– Что происходит? – спросил его я, мотая головой.

– Война! – заорал он во всю глотку.

Сердце у меня остановилось. Почему это случилось именно во время моей службы в армии? Что я такого сделал Всеблагому Господу, чтобы мне так не везло с самого рождения? И потом, война против кого? Лично у меня не было врагов и не было никакого желания ими обзаводиться. Я вспомнил названия стран, которые перечислял мне вербовщик. Йемен, Чад, Либерия, Сомали. И подумал, что мне предстоит открыть для себя Африку.

На месте сбора наш взвод присоединился к трем тысячам построившихся в несколько шеренг солдат. 13-й батальон в полном составе, среди ночи. Это серьезно. Подъехал джип и припарковался возле мачты с флагом. Генерал с четырьмя звездами на погонах поднялся на трибуну. Это и в самом деле серьезно, и я почувствовал, как меня пробирает дрожь. Генерал кричал в микрофон, и его голос разносился эхом по всей территории части.

– Солдаты! Этой ночью нас атаковали «красные»!

– Забудь об Африке, нас в Россию посылают, – прошептал мне стоявший рядом товарищ.

В Россию в апреле? Я представил себе заснеженные Уральские горы, обдуваемые ветром в тридцатиградусный мороз. Конечно, эта задача как раз для альпийских стрелков. Я проклял отца и его работу в Валлуаре. Но почему именно русские? В то время я был не особенно осведомлен о международном положении, однако мне не припоминалось, чтобы между нашими странами существовала какая-то вражда. Америка и Россия находились в состоянии войны, но «холодной», и я не мог себе представить, чтобы Франция вдруг захотела сделать ее горячей.

– Вот мы и решили, мы, «синие», объявить войну «красным»! – вопил генерал.

Синие? Он имеет в виду новобранцев? То есть выходит, что именно мы, в том числе я, отправимся в Сибирь на погибель?

Мой товарищ истопник, который отслужил уже более десяти месяцев, толкнул меня локтем.

– Да нет же, придурок! Это учения. «Синие» против «красных». Их проводят каждые три месяца.

Напряжение тут же ушло, я принялся смеяться и никак не мог остановиться, поскольку все внезапно стало казаться нелепым.