Татьяна Аксакова-Сиверс - Семейная хроника

Иван Андреевич Коротков более десяти лет прослужил на Северном Кавказе. Его облик и манера одеваться были таковы, что его легко можно было принять за коренного жителя тех мест: смуглое лицо с серыми глазами, темные густые брови, высокий лоб и седеющие виски. Используя эти природные данные, одеваясь под казака и находя все это крайне романтичным, он долгое время мистифицировал меня, выдавая себя за природного джигита, и был огорчен, когда я в конце концов дозналась, что он родом из села Ивановского в 15 верстах от Козельска. Эта маленькая слабость не мешала ему быть очень милым человеком и состоять в числе охраняющих меня друзей.

В Военном комиссариате остался служить бывший воинский начальник Тер-Маруков — маленький армянин с длинным носом. В компании Влодзимирских он не бывал — его считали интриганом, — и я с ним не была знакома. А вот когда встречала на улице человека лет сорока пяти в поношенной, но аккуратно застегнутой на все пуговицы офицерской шинели, то склоняла голову. Это был бывший помощник воинского начальника [84] Воинский начальник возглавлял губернское военное управление. капитан Матусевич. Тяжело раненный во время войны, он говорил хриплым голосом, так как в горло ему вставили серебряную трубку. Капитан считал, что всякая служба в современных условиях есть нарушение данной им когда-то присяги. Одинокий и больной, он жил в Малом Заречье, зарабатывая на кусок хлеба вытачиванием деревянных каблуков для туфель, и, как и подобает истинному подвижнику, делал это тихо, без лишних слов и с большим достоинством.

Теперь мне надлежит ввести в рассказ новое лицо. Возвращаюсь на несколько лет назад. Еще до революции в Козельске существовала типография, принадлежавшая семье Сагалович. В этой семье, среди других детей, была дочь Женя, которая после окончания гимназии поехала в Калугу на фармацевтические курсы. Там она встретила молодого офицера Павла Васильевича Рожкова. Возникла любовь, потребовавшая жертв с обеих сторон. Невзирая на проклятия родных, Женя крестилась и обвенчалась с Рожковым. Через год родился сын Всеволод, и все шло хорошо до тех пор, пока летом 1917 года не пришло известие, что подпоручик Рожков убит на Галицийском фронте. В описываемое мною время Евгения Моисеевна Рожкова жила во флигеле дома, занимаемого Влодзимирскими, и работала в козельской аптеке. (Родительское проклятие с нее сняли.)

Не помню точно, как мы с ней познакомились. Думаю, что это было у Влодзимирских, но вскоре наши отношения из обычного знакомства превратились в дружбу. В Евгении Моисеевне меня привлекала способность моментально отзываться на все происходящее вокруг — она не могла оставаться равнодушной к чужой судьбе: всякое несчастие или просто затруднение сразу вызывало в ней желание помочь, устроить, облегчить. Эта активная доброта сочеталась к тому же с трезвым умом и деловитостью. Заведовать аптекой — этим источником всегда соблазнительного спирта и жизненно необходимых медикаментов — было нелегко; однако Евгения Моисеевна с честью выходила из положения, проявляя в одних случаях твердость, в других — мягкость и заботливость.

И вот, в то время, когда вокруг меня начала создаваться благоприятная обстановка, когда ко мне с разных сторон протянулись дружественные нити, пришло распоряжение о переводе молочной фермы из Козельска в Нижние Прыски. Отрываться от места работы было страшновато. Приходилось расставаться с Козельском. В ранние декабрьские сумерки вдоль бесконечной «Ни-валидной» [85] Искаженное «Инвалидная». – Прим. автора . улицы, соединявшей город с деревней Стенино, в свою очередь почти соединявшейся с Прысками, протянулось не совсем обычное шествие: несколько розвальней, окруженных двумя десятками тощих коров. Телегина я в это время не помню: вероятно, он ожидал нас в Прысках, а переселением руководили два молодца из села Дешовки, поступивших незадолго до того на должность скотников. Это были Иван Иванович Галкин, степенный и очень вежливый человек лет тридцати, и более молодой Глебка Кретов, высокий парень с тронутым рябинами лицом, всегда веселый и находчивый.

Я ехала на розвальнях, на облучке которых примостился Глебка. Одной рукой он держал вожжи, а другой — завернутого в тулуп Диму. Встречные, заинтересованные видом нашего каравана, то и дело задавали вопросы: «Куда же это вы коровушек-то гоните?» Глебке это надоело. Он наклонился к Димке и стал ему что-то шептать, после чего раздался Димкин голос: «Знаем куда, не в первый раз!» Любопытная старушка осталась в полном недоумении, а Глебка был очень доволен своей выдумкой.

Но вот из темноты вынырнула мрачная громада прысковского дома и несколько освещенных окон правого его крыла, где должна была поместиться контора «фирмы» и ее персонал.

В одной из предыдущих глав я упоминала о кашкинских Нижних Прысках. Эта усадьба, построенная во второй половине XVIII века, по своим масштабам не имела себе равных в Козельском уезде. Дом дворцового типа, насчитывающий около сорока комнат, уже до революции находился в состоянии некоторого запустения. Теперь же это была подковообразная руина, мрачно возвышавшаяся над парком, который уступами сходил к проезжей дороге, еще храня под своими вековыми деревьями жалкие остатки двух прелестных павильонов-беседок и декоративной арки из дикого камня. Правый флигель, отремонтированный в 1909 году стариком Кашкиным для сына Николая, при женитьбе последнего на графине Марии Дмитриевне Бутурлиной, был еще пригоден для жилья.

Во втором этаже этого помещения, в столовой и спальне Кашкиных, где еще сохранились кое-какие их вещи красного дерева, поселились мы с Димой. Тут же по коридору была комната Телегина, который, кстати говоря, не обременял нас своим присутствием, часто уезжая к себе на хутор и увозя попутно что-нибудь «плохо лежавшее». Внизу помещались скотники и доярки, из которых одна была дочерью попелевского садовника и частично меня обслуживала.

Жизнь потекла тоскливо и однообразно. Утром и вечером я присутствовала при дойке коров, которые давали очень мало молока, потом отправляла это молоко в козельскую больницу. Этим мои обязанности исчерпывались. Однажды я попросила Глебку Кретова открыть забитую досками дверь главного входа и вместе с ним прошлась по третьему этажу большого дома; увидела сваленные в углы портреты, поломанную мебель, остатки перегородок в стиле ложной готики, разбросанные книги и много паутины. Среди книг валялся составленный и прекрасно изданный последним из прысковских владельцев альбом «Род Кашкиных» [86] Этот труд вышел под редакцией ближайшего друга моего отца Модзалевского. – Прим. автора . , и я узнала интересные подробности о том месте, куда меня забросила судьба.