Иван Франтишев - Слава героям

— Ложись! — раздался позади окрик.

Но было уже поздно. Что-то сильно ударило выше колена. Владимир ступил на раненую ногу и упал.

Немчиков вернулся из перевязочной и, осторожно поддерживая забинтованную ногу, лег на койку. Дверь в палату отворилась. Двое санитаров внесли раненого солдата и положили его у стены на свободную койку. Вдоль обеих ног его были наложены и туго забинтованы шины. Раненый молча лежал вниз лицом. В стриженом под бокс широком затылке было что-то знакомое.

— Пашка, это ты? — спросил Владимир, когда ушли санитары.

Голова приподнялась. Исподлобья смотрели удивленные глаза Павла Самсонова.

— Володька, жив! Вот чудо! — воскликнул он. — Не ждал, что встретимся.

Вид раненого друга развеял у отходчивого Владимира неприязнь, вызванную отказом Павла плыть по реке.

— Ты как себя чувствуешь? Ноги-то целы? — участливо спросил Владимир.

— Кость цела, — как бы нехотя произнес Павел. — А ты, Володька, в счастливой сорочке родился. Признаться, не надеялся я увидеться с тобой. Немец-то как садил, аж на берегу тошно было.

Он немного помолчал, а потом продолжал:

— Я в том бою не участвовал. Это, — мотнул он головой, показывая на ноги, — случилось позавчера. Подъехала кухня, черт бы ее побрал. Я взял кашу, отошел от кухни метров на десять, вдруг меня как ша-арахнет!.. Сзади всю мягкую часть осколком так и слизало. Вот и валяюсь теперь. Обидно так… Иногда кажется, что мне сюда попало за то, что я тогда не пошел с вами. До конца войны хотелось дожить. Учиться думал…

— Я тоже об учебе думал, — холодно ответил Владимир. — Между прочим, меня и ребят, что со мной были, никого тогда не ранило, если не считать некоторых царапин. Правда, плоты наши почти все поразбивало. Но помогли десантники. Они как раз подоспели, когда мой плот полностью развалился. А в ногу меня ранило уже потом, когда мы переходили дорогу, — объяснил Владимир.

В палату вбежала молоденькая темноглазая медсестра:

— Немчиков Владимир! Вам письмо.

Владимир резко повернулся и поморщился от боли.

«Отец жив», — радостно колотилось сердце. Он жадно схватил письмо и, быстро раскрыв его, стал читать. Потом откинулся на подушку, закрыл глаза.

— Володя, что, с отцом неладно? — тревожно спросил его Павел.

— Нет, Паша, с отцом порядок, — справившись с волнением, сказал Немчиков. — Вот поздравляет меня и всех ребят с присвоением звания Героя Советского Союза…

Самсонов посмотрел на Немчикова и, встретившись с его взглядом, отвел глаза в сторону.

После войны Немчиков вернулся в Ленинград. Не теряя времени, Владимир взялся за учебники. У него было всего восемь классов. Надо было наверстать упущенное.

Подготовившись, он экстерном сдал экзамены за десять классов и поступил в высшее мореходное училище. Учеба проходила на торговых судах в дальних плаваниях. В 1950 году Немчиков окончил училище с отличием. Однако плавать ему не пришлось, — открылась старая рана. Владимир занялся научной работой. В 1956 году он успешно защитил кандидатскую диссертацию.

Сейчас Владимир Иванович работает преподавателем в Ленинградском высшем инженерном морском училище имени Макарова.

В 1944 году после лечения в госпитале меня направили в 314-й стрелковый полк Лужской дивизии командиром пулеметного взвода.

Если бы сейчас, в мирное время, с вновь прибывшим в часть офицером не побеседовали командир полка, его заместитель по политчасти и другие начальники, это расценивалось бы как ЧП. Совсем иначе обстояло дело во время войны. Офицеров младшего звена нередко направляли во взводы и роты прямо от кадровиков.

Так случилось и со мной. Я принял взвод, не повидавшись не то что с командиром полка или батальона, а даже с командиром роты. С ротным познакомился спустя день, когда он, вернувшись с рекогносцировки переднего края, позвал нас, командиров взводов, за получением боевой задачи. А с командиром батальона встретился лишь на третьи сутки пребывания в полку.

К тому времени наш полк находился уже на передовой. Перед ним стояла задача вместе с другими частями сбить закрепившегося на выгодном рубеже противника и продолжить наступление в направлении на Псков. Гитлеровцы оказывали упорное сопротивление. В тот день они попытались даже контратаковать нас.

Когда контратака была отбита, я отправился проведать свой расчет, который действовал на левом фланге поддерживаемой взводом роты. В траншее столкнулся со стройным, чуть выше среднего роста капитаном. На его обветренном разгоряченном лице под белесыми выгоревшими бровями ярко блестели голубые глаза.

— Ты кто такой? — отрывисто спросил меня капитан.

Я назвал свою должность, воинское звание, фамилию.

— О-о, пулеметчик! — Быстро повернувшись в сторону противника, он взял меня за плечо: — Видишь, вон впереди выделяется темная полоска? Это вражеская траншея. Минут через двадцать — новая атака. Когда она начнется, сосредоточь на этой траншее огонь обоих пулеметов. Поливай так, чтобы фашисты и носа не могли высунуть. Понял?

— Понял, — ответил я.

— Ну, действуй! — произнес капитан и пошел, не пригибаясь, дальше, на ходу отдавая приказания.

Он скрылся за поворотом траншеи, и тогда я спросил стоявшего неподалеку пожилого рыжеусого автоматчика:

— Кто это?

— Как кто? Это ж наш командир батальона. Зенин его фамилия. Я с самого сорок первого вместе с ним. И всегда он вот такой деловой, решительный. Слыхал про крепость Орешек? Зенин там был, ротой командовал. Почти год остров обороняли, а немцы от нас — рукой подать. А потом дрались под Невской Дубровкой, прорывали блокаду Ленинграда, наступали под Лугой. Сколько уже позади боев, и ни разу Зенин не растерялся, не сплоховал. Настоящий он командир! — заключил автоматчик.

— Так это, значит, о нем недавно в газете писали?

Боец кивнул головой.

Я вспомнил, что мы в госпитале читали о Зенине и все восхищались его выдержкой и отвагой. В статье рассказывалось о бое под Невской Дубровкой.

Роте Зенина было приказано атаковать вражеский опорный пункт и, создавая впечатление мощного наступления, заставить гитлеровцев снять хотя бы часть сил с соседнего участка. Когда бойцы пошли в атаку, немцы открыли по ним сильный ружейно-пулеметный и минометный огонь.

Одна из мин упала буквально в десяти метрах от Зенина. Взрывной волной старшего лейтенанта (тогда Зенин был еще старшим лейтенантом) отбросило в сторону. На какое-то время он потерял сознание. Очнулся на руках ординарца. Кругом стояла мертвая тишина.