Иван Франтишев - Слава героям

Наступление советских войск продолжалось!

С Дмитрием Константиновичем Ушковым я встретился на Карельском перешейке в суровую блокадную пору. Тогда я был корреспондентом армейской газеты «Знамя победы». Командир роты старший лейтенант Исаченко на мой вопрос: «Кто у вас лучший солдат?» — не раздумывая ответил:

— Побеседуйте с нашим комсоргом Дмитрием Ушковым.

— А кто он, стрелок или пулеметчик?

— И стрелок, и пулеметчик, и минометчик, и сапер. Одним словом, на все руки мастер. Настоящий солдат.

Ушкова я нашел в землянке. В ней было светло и уютно. За небольшим столиком сидел худощавый молоденький ефрейтор и что-то торопливо писал. Лицо обветренное, прокаленное солнцем, глаза запавшие, усталые, курносый красный нос шелушится, губы пухлые, совсем мальчишечьи. На чистой, туго перехваченной ремнем гимнастерке лесенка нашивок за ранения: четыре алых и одна золотая.

Ушков представился по-уставному. Прежде чем начать беседу, поинтересовался моим командировочным предписанием. Возвращая документ, сконфуженно заметил:

— Оно, знаете, не мешает. Все-таки передний край. На войне всякое бывает.

На вопросы отвечал кратко. Мое предложение — написать о его боевом опыте пулеметчика — Дмитрия не вдохновило.

— Видите ли, товарищ лейтенант, неудобно как-то получится: комсорг роты и хвалит себя. У нас есть комсомольцы кавалеры ордена Славы, замечательные бойцы. Вот возьмите Ходырева: он и стрелок, и автоматчик, и пулеметчик. Да и миномет знает. Трижды награжден. Или Василий Семенов — снайпер, ведет счет мести, каждое утро на нейтралку ползет. В любую погоду. И рассказывать умеет. Агитатор. Могу еще пригласить Григория Дмитриева, Сабира Рахметова и Бориса Звездаева. Все бывалые солдаты. С ними потолкую — напишут.

— А сами-то что писали? — кивнул я на лежащие листки бумаги.

— Военная тайна, — улыбнулся Ушков. — Видите ли, мы пока сидим в обороне и противника выводим в малом количестве. А надо, чтобы им, фашистам, могилой была наша земля. Мы здесь весь передний край по-пластунски облазили. Кое-что дельное высмотрели. Можно взрывчаткой подорвать дзоты, пробить ворота в колючке, снять мины. Легче будет, когда пойдем в наступление. Вот кое-что я и набрасываю. А потом поговорю с парторгом Епанчиным. Вот с кем вам надо познакомиться. Старый коммунист, он еще в гражданскую воевал. Для всех у него сердце открыто. Батей его зовем. Он меня многому научил. Да вы на часы не посматривайте. Заметками вас обеспечим. Народ у нас боевой, хороший народ. — И Ушков улыбнулся, не скрывая радости и гордости.

До сигнала в атаку осталось полчаса. Ефрейтор Дмитрий Ушков лежал в глубокой воронке рядом с белесым от инея пулеметом и смотрел на потемневший от разрывов снарядов снег.

Позади за синеватой дымкой виднелся Ленинград. Об этом замечательном городе много интересного рассказывал Мите Ушкову его отец — старый солдат, участник штурма Зимнего дворца. И мальчишка гордился, что его батя по приказу Ленина шел с друзьями от Смольного к Пулковским высотам и воевал с казаками генерала Краснова.

Пулковские высоты! Они совсем близко. Может быть, и отец лежал вот на этой самой опаленной земле. Он считал себя беспартийным большевиком с октября 1917 года. А сына только вчера приняли в кандидаты партии. Запомнилась жаркая, дымная землянка, взволнованный, наполненный теплотой голос заместителя командира по политической части: «Достоин»…

…Огневой вал точно в назначенную минуту покатился вперед, поднимая густое облако пыли и дыма над вражескими траншеями, ходами сообщения, огневыми точками. И сразу же командиры подали сигнал атаки.

Ефрейтор резко оттолкнулся от оледеневшего снега и крикнул номерным расчета:

— Пошли! Пора!

Пулемет катили от воронки к воронке. Падали, прижимаясь к земле, услышав завывание мины.

На линии третьей траншеи по атакующим бойцам хлестнул свинцом вражеский пулемет. Ушков осмотрелся и увидел на сером сугробе немецких пулеметчиков. Не теряя ни секунды, не выбирая особенно позиции, Дмитрий установил «максим» на ровной площадке и точной длинной очередью прошил лежавших в сугробе. За спиной услышал гулкое нарастающее «ура», и сразу как-то легче стало дышать. Спасенные от беды боевые друзья снова устремились вперед.

Выполняя команды ротного, Ушков с товарищами надежно прикрывали наступающих огневым щитом.

Передвигаясь от рубежа к рубежу, пробились к деревне Новоселье. Фашисты бросили в контратаку роту автоматчиков. Ефрейтор вместе с подносчиком установил пулемет на каменистой высотке. Как только цепь выкатилась на открытую поляну, не торопясь открыл кинжальный огонь. Бил до тех пор, пока не кончилась лента. Когда вставлял новую, минометная батарея немцев ударила по высотке. Осколками были убиты номерные расчета. Ушков, оглушенный разрывами, дважды раненный, сполз с высотки в укрытие, залепил хлебным мякишем и плотно затянул отодранной полой маскхалата пробоину в кожухе пулемета.

Из березовой рощи выбежали вражеские солдаты. Они двигались стремительно, намереваясь ударить во фланг наступающим. Ефрейтор Ушков продернул последнюю ленту и повел пулеметом слева направо. Видел, как бегущие падали на темный снег.

Рядом разорвался вражеский снаряд. Ушков снова был ранен. Но он все же нашел в себе силы отползти из полосы обстрела и вытащить пулемет.

Санитары наткнулись на обессилевшего пулеметчика, положили его на волокушу. Ушков тихо попросил:

— Пулемет поставьте ко мне. Вместе…

И потерял сознание.

…Две недели у изголовья Дмитрия Ушкова дежурили медицинские сестры. Опытные врачи извлекли из тела солдата шесть осколков. Ушков потерял так много крови, что даже повернуться самостоятельно не мог. И все-таки одолел смерть.

Когда отдирали присохшие к ранам бинты, солдат морщился и покусывал пухлую губу. Если бы знала мама, как тяжело ее сыну. Теплые, проворные руки матери запомнились с детства. Руки, режущие румяный, похрустывающий хлеб и наливающие молоко, зашивающие располосованную рубашку и поправляющие сползшее одеяло. Все лучшее в детстве связано с именем матери.

Как только вернулись силы, Дмитрий написал матери письмо:

«…Меня ранило в шести местах. Но я об этом не думаю. Заживет! Когда шел в бой, забыл про себя, а когда ранило, не заметил, пока не упал… У меня одна мечта: закончить бы поскорей войну и с победой вернуться домой… Скоро два года, как не бывал в крестьянском дому, не видел деревень хороших, а только развалины. Ночевал в полях, в лесах. Ну, это все как-нибудь переживем, а врага доконаем…»