Джессика Хайндман - Скрипка, деньги и «Титаник» [litres]

В глубине фургона Композитор спрашивает у Харриет: «А что такое Барселона?» Ты записываешь в свой мысленный блокнот: обязательно посмеяться над этим с Харриет в номере отеля («крупный город в Испании, идиот!»). Но вопрос поражает тебя своей почти уитменовской поэтичностью. Что такое Барселона? А что такое Америка? Что такое Запад? И что такое пустыня? Что такое небо? Что такое эта пустота? «Ребенок спросил: “Что такое трава?”» [76] Начало одного из стихотворений сборника Уолта Уитмена «Листья травы».

Через несколько дней после того, как Композитор спросил Харриет о Барселоне, он спрашивает у меня, кто такой Джон Керри. Мы припарковались в пустыне в нескольких часах езды от Финикса; тут и там из земли торчат кактусы, а прямо перед нами – магазин индейских ремесленных товаров «Чиз Индиан». («Скажите “чи-и-из”», – гласит надпись на билбордах.) Мы с Харриет купили сережки из бисера и жареные лепешки.

Я смотрю на Композитора и отвечаю:

– Джон Керри баллотируется в президенты.

Тот торжественно кивает, словно я поделилась с ним тайным знанием. Президентские выборы через шесть недель.

– И кто станет президентом, как думаешь? – интересуется Композитор.

– Джон Керри, – отвечаю я, теребя новые сережки. – Буш начал никому не нужную войну. Народ ему не простит этого. Вряд ли кто-то может победить на президентских выборах после того, как ввязался в войну без очевидной причины.

– Почему без причины? – встревает Ким. – Террористы…

– Да нет в Ираке никаких террористов! – я не даю ей договорить. – Ирак не Афганистан. И не Саудовская Аравия, откуда родом террористы, угнавшие самолеты 11 сентября.

– Но Саддам Хуссейн… – не унимается она.

– Нельзя вторгнуться в страну без причины, просто потому, что захотелось, – спорю я.

– Говорит американка в индейских сережках, – парирует Харриет.

– А правда ли, что кандидатам в президенты приходится много времени проводить в разъездах? – меняет тему Композитор.

Да, правда, хотя до вопроса Композитора я не задумывалась об этом. С того момента я начинаю замечать, что наш маршрут часто пересекается с маршрутами предвыборных турне обоих кандидатов. И как человек, пробывший в пути семь недель, я ощущаю с ними родство. Они тоже каждое утро просыпаются в незнакомом месте, едят непривычную пищу, недосыпают. Их зрители, как и наши, также приходят на выступления после работы или из дома, и для них это возможность вырваться ненадолго из повседневной рутины. Зато у нас, путешествующих с турне по Америке, повседневной рутины нет. У нас нет ни постоянной работы, ни ключей от дома, ни собаки, с которой нужно гулять. Никто не готовит нам домашние ужины. Мы не ложимся спать в одно и то же время, не видим ежевечерне знакомое лицо ведущего местных новостей, не поливаем комнатные цветы. Каждую ночь мы меняем кровати, а каждое утро просыпаемся и смотрим на незнакомые часы, показывающие время другого часового пояса. Те же невидимые люди, что подсовывают под мою дверь свежий выпуск «Ю-эс-эй тудей» и следят за тем, чтобы в ванной всегда были свежие полотенца, делают это для президента и его оппонента. В некотором смысле мы продаем один товар. Послушайте нас, говорим мы зрителям, и ощутите покой и безопасность. Расслабьтесь в мире, полном немыслимых рисков.

В тот вечер на концерте в Сан-Диего я всматриваюсь в лица людей, взирающих на экраны, где над Большим каньоном парит орел. Музыка из «Титаника» нарастает. Есть что-то зловещее в этом орле, думаю я. Что-то тревожное в том, какое действие эта музыка оказывает на аудиторию по всей Америке, от одного побережья до другого.

После концерта в комнате отеля в Сан-Диего я смотрю первые предвыборные дебаты. Начинаются они с вопроса к Джону Керри: «Вы уверены, что смогли бы лучше президента Буша предотвратить атаку на США, подобную теракту 11 сентября?» Керри, как жених у алтаря, торжественно отвечает «да». Президент Буш возражает, и «церемония» продолжается. В конце они пожимают друг другу руки и, притворно улыбаясь, поздравляют друг друга с удачными дебатами. «Скажите “чи-и-из”», – вспоминается мне.

Много лет спустя политический климат в США, установившийся после 11 сентября, будет казаться мне декорациями к успокаивающей мелодии свирели. Джон Керри, Джордж Буш-младший, Композитор – все они похожи на скрипача из ансамбля, что играл на палубе тонущего «Титаника». Тот велел музыкантам: «Сыграем что-нибудь веселенькое и жизнерадостное, ребята; паниковать ни к чему». Через несколько дней после крушения его тело нашли в океане, и к спине его по-прежнему был пристегнут скрипичный футляр.

Музыка обладает удивительной способностью менять географию. Благодаря музыке совершенно непримечательные ландшафты преображаются на глазах.

Я помню, как мы ехали на ярмарку ремесел, проходящую в окрестностях Буффало, с Дебби, рыжей флейтисткой из первого состава, и Моррисом, застенчивым скрипачом. Все выходные по настоянию последнего мы слушали испанскую придворную музыку XVI века: композиции, написанные и сыгранные для короля Фердинанда и королевы Изабеллы. Эту музыку слышал Колумб, входя в королевские покои: он тогда хотел убедить потенциальных инвесторов вложиться в поиски нового морского маршрута, который, по его замыслу, должен был привести к бездонным запасам азиатского золота.

– Это ремастеринг альбома [77] Ремастеринг альбома – обработка композиций в студии звукозаписи с целью улучшения качества звучания. , – объясняет Моррис и рассказывает о технических аспектах записи музыки эпохи Возрождения: инструментах, акустических условиях, звукозаписывающем оборудовании. Любимая композиция Морриса на диске – вокальная баллада «Родриго Мартинес». Он включает ее на полную громкость и прокручивает несколько раз подряд. Мы едем по шоссе, мимо проносятся бензоколонки, поля с пасущимися коровами, одноэтажные пригородные поселки, а величественная придворная музыка – трубы, флейты, тамбурины, сильный устойчивый ритм басовых барабанов – как по волшебству превращает мрачные сельские пустоши эпохи позднего капитализма в идиллические пасторальные картины. Торговые центры кажутся старинными архитектурными памятниками. Трейлерные парки – живописными маленькими деревушками. Заброшенные бензоколонки – покинутыми замками.

– А мне вместо «Родриго Мартинес» все время слышится «Родриго Мой Пенис», – говорит Дебби. Стоит ей это заметить, и «мой пенис» начинает слышаться и мне. Согласные в староиспанском такие мягкие, что «т» действительно звучит как «п».