Мария Бутина - Тюремный дневник

В помещение ввезли железную тележку с подносами с едой. Было уже, наверное, около девяти вечера, как я подсчитала, исходя из проведенного времени в машине плюс оформление. В железной решетчатой двери была дырка – окошко для еды, в которое мне просунули облитый со всех сторон каким-то липким жиром пластиковый поднос, в одном углублении которого была грязно-мутная жидкость, видимо суп, во втором – два куска белого хлеба, а в третьем еще один, видимо, кусок сладкого пирога. Стола в камере не было, впрочем, я уже привыкла, так что я быстро поставила поднос на грязный пол и пластиковой ложкой стала есть суп, в котором плавали ошметки пластика от облезавшего от старости подноса. В супе обнаружилась одна картофелина, немного лука и что-то вроде куска соевого мяса. Надзиратель вернулся минут через 10, чтобы забрать подносы. На полу появился еще один липкий след от жира, который, впрочем, как я заметила, был не единственный: видимо, есть на полу умела не только я.

Так, в одиночестве, прислушиваясь к каждому слову надзирателей и пытаясь угадать, что меня ждет дальше, я провела еще несколько часов. Заключенных из соседних камер по очереди выводили к стойке, надевали на них тюремные пластиковые браслеты с номерами, переодевали в темно-синюю униформу и уводили куда-то в глубь тюрьмы. Всех, но не меня. Я радовалась хоть какой-то активности в коридоре, понимая, что уже очень скоро я снова лишусь и этого человеческого присутствия.

Рассматривая женщину за стойкой, я вдруг увидела, что позади нее есть белая железная доска, на которой черным маркером по столбикам с номерами были расписаны фамилии людей, видимо, заключенных. Каждый из столбиков был под завязку заполнен именами. Каждый, кроме одного. Там была только одна фамилия, точно я разглядеть не могла или просто не хотела, но уже прекрасно знала, что это буду я.

Наконец после полуночи, когда в отделении уже никого из заключенных не осталось, мою дверь открыли и подвели к стойке.

– Тебе выдадут униформу, – грубо сказала женщина. – Вещи уберешь в мешок и сдашь надзирателю!

Я послушно проследовала за охранницей, которая уже ждала меня в стороне, в маленькую камеру-душ. Там меня привычно полностью раздели, проверили рот, ушные раковины и приказали, сев на корточки, громко кашлять.

– Вот, – протянула мне надзирательница стопку из тюремных штанов, распашонки темно-синего цвета и пары носков. И ушла.

Униформа была, наверное, на пять размеров больше, чем мне было нужно. В стопке также не обнаружилось нижнего белья. Думая, что они просто забыли положить эти вещи, я, когда надзирательница вернулась, придерживая норовящие упасть штаны, аккуратно спросила:

– Извините, мэм. Но эта форма слишком большая, а еще мне забыли выдать нижнее белье.

– Другой нет, – хмыкнула она. – Белье купишь в тюремном магазине. Пошли давай, поздно уже.

Так, придерживая брюки, я пошла в направлении, указанном надзирательницей, по длинным серым бетонным коридорам тюрьмы. По пути мне выдали матрас и мешок с постельным бельем, поэтому вторую, свободную от придерживания штанов руку я задействовала, чтобы волочить матрас и мешок. Тело покрылось гусиной кожей от страшного холода.

Меня привели в небольшое железобетонное помещение, где на двух ярусах располагалось шесть камер и не было ни души.

«Господи, только не это, – подумала я, – опять одиночный карцер».

Во всю стену, с пола до потолка, было огромное одностороннее стекло, за которым, если присмотреться, находился контрольный пункт надзирателей, где они, верно, уже жевали попкорн, готовясь наблюдать за реалити-шоу «Угроза американской демократии в тюрьме».

Меня завели в одну из камер и наглухо захлопнули железную дверь. Повисла гробовая тишина.

Я добрела до железных нар, кинула на них свой матрас, свернулась в клубочек, дрожа от холода, накрылась одеялом и отключилась.

Ночью маленькое окошко в железной двери открылось, в камеру сквозь него пробился яркий свет фонарика, скользнувший по стенам и замерший на одеяле: охранник, видимо, проверял, дышу я или нет. Еще миг, и камера снова погрузилась в печальный полумрак.

Утром дверь открылась щелчком с центрального пункта. Я открыла глаза и оглядела свои новые владения: камера была еще меньше, чем та, где я провела последние 10 месяцев в Александрийской тюрьме. Снова железные нары, унитаз и раковина в углу, маленький железный столик с приваренной к нему табуреткой и окошко под потолком, в котором виделся маленький клочок неба и ярко-зеленая сочная трава. Земля была на уровне окна, так что я поняла, что это подвальный этаж. В камере было невероятно грязно – всюду валялись клочки черных кудрявых волос, перемешанных с пылью.

Я тихонько толкнула дверь и вышла в коридор, уставившись на стену-окно. Оттуда, наверное, на меня тоже смотрел кто-то, сокрытый от моего взгляда отражением в стекле. По центру отделения был круглый железный стол и пять приваренных к нему табуреток. Слева от камеры был душевой закуток, отделенный лишь створкой не больше метра высотой, наподобие тех, через которые бравые ковбои врывались в бары Дикого Запада. Только створка была серо-голубой и очень хлипкой. Душевая представляла из себя помещение не больше моей камеры, в потолок была встроена душевая лейка, а вместо смесителя из стены торчала ржавая железная кнопка. Пока я осматривала душ, в отделении появился надзиратель. Оставив на железном столе поднос с овсянкой и куском хлеба, а также стакан с какой-то сладковатой жидкостью белого цвета, видимо, растворимым сухим молоком, он безмолвно исчез.

Выйдя из душевого помещения, я увидела, что на стене есть телефон. «Ура! – подумала я, – это уже отличный знак!» Я моментально бросилась к автомату, но трубка была отключена. Этого я, к сожалению, ожидала. Я села на маленький железный табурет и стала ждать, что же будет дальше. Через час надзиратель появился снова, не сказав не слова и не глядя на меня, он прошелся по отделению, забрал поднос и исчез за дверью. Все снова погрузилось в тишину. Чтобы как-то занять себя, я решила обустроить свое грязное жилище. Оглядевшись по сторонам, я заметила, что мне выдали рулон туалетной бумаги. Намочив обрывок, я протерла пол и сантехнику.

Так прошло несколько часов. Надзиратель вернулся снова.

– Извините, – аккуратно окликнула его я, – тут телефон не работает.

Он, притворившись, что не услышал мой вопрос, исчез. Я снова осталась одна. Еще через час дверь отворилась, и уже другой мужчина в форме охранника сообщил мне, что приехал мой адвокат. Не знаю, как Боб нашел меня, но я была невероятно рада возможности выйти из этого страшного места хоть на чуть-чуть. Меня повели по бесконечным коридорам через железные раздвижные двери.