Мария Бутина - Тюремный дневник

– Мария! – радостно сказал Боб, поднимаясь со стула в маленькой, не больше пары квадратных метров, пустой комнате с деревянным столом и двумя железными стульями, – слава Богу! Мы тебя потеряли. Я приехал, как только смог. Я догадался, что ты здесь, потому что сюда часто привозят заключенных перед отправкой в транзитный центр. Почему ты так выглядишь? – удивился он, заметив мои попытки придерживать штаны рукой.

– Боб, я так рада! Пожалуйста, сообщите родителям, что у меня все хорошо. И извините, ради Бога, что я так выгляжу. Мне очень неудобно перед вами, – смутилась я. – Другого размера у них не было, а еще у меня нет белья, – и я рассказала Бобу про новые условия моего содержания.

Он нахмурился, а потом добавил:

– Странно, что тебя снова изолировали. Ты же не доставляла проблем в прежней тюрьме, даже была работником в отделении, а это уже высокая степень доверия. Почему же тебя держат как террористов 11 сентября?

– Не знаю, Боб. Только, пожалуйста, скажите, сколько мне еще придется здесь пробыть?

Боб только пожал плечами. Ни заключенным, ни их адвокатам не сообщали никаких подробностей про процесс этапирования.

– Надеюсь, что недолго, а пока я постараюсь что-нибудь сделать с этими нечеловеческими условиями, – добавил он.

– Можно мне получить хотя бы ручку и, – я обратила внимание, что в руках у Боба есть папка с документами по моему делу, – оставьте мне эти бумаги. Я буду писать на оборотной стороне.

Боб протянул мне несколько листов и пообещал решить вопрос с ручкой.

Через полчаса я снова оказалась в пустом отделении. В руках у меня был маленький, не больше мизинчика, стерженек ручки. Это было мое спасение.

Поздно вечером новый надзиратель – пухлый белокожий мужчина в очках – открыл дверь моего отделения и снова, стараясь не смотреть на меня, пошел обходить пустое отделение.

– Извините, сэр, – опять осмелилась я заговорить с единственной здесь живой душой, когда он уже почти оказался в дверях, – пожалуйста, не уходите. Можно мне Библию?

Он на мгновение замер спиной ко мне и ушел, хлопнув железной дверью.

Еще через полчаса он вернулся. Я так и продолжала сидеть за железным столом, ведя свои дневниковые записи на оборотной стороне бумаг, которыми со мной щедро поделился Боб.

В руках надзирателя была книга. Он аккуратно положил ее на стол.

– Сэр, скажите, – спросила я, видя, что, кажется, он немного расположен ко мне, – сколько я здесь пробуду? Я хотела бы позвонить родителям. Они очень переживают. Прошу вас.

Он замер и испуганно посмотрел мне в глаза, развернулся и хотел выйти из отделения.

– Сэр, у вас же есть дети, – тихо сказала я.

Стоя у железной двери спиной ко мне, он неожиданно ответил:

– Мне запрещено с вами разговаривать. Я знаю, кто вы. Я по телевизору видел. Вы – русская секс-шпионка.

И он вышел из отделения. Видимо, любопытство взяло верх над запретом начальства, и он и дальше перед выходом из отделения продолжал обмениваться со мной парой фраз. Так я узнала, что в изоляторе для особо опасных заключенных, шпионов, террористов и массовых убийц, мне придется пробыть быть всего пару дней. Он даже наладил мне телевизор, где показывали бесконечный марафон «Голодных игр», а также выдал ведро и швабру для уборки отделения, а однажды утром после его смены я обнаружила «подарок» – несколько листов бумаги и пустой конверт.

Спустя три дня среди ночи за мной действительно пришел надзиратель и приказал мне собирать вещи. Паковать мне было нечего, я только бережно убрала все написанные страницы дневника в конверт на имя адвоката.

Меня вернули в камеру с решетчатой дверью на первом этаже, где на грязном полу по-прежнему виднелся жирный след от моего подноса с ужином.

Судя по тому, что говорили между собой надзиратели, всех заключенных собирали в спортзале. Я к ним, конечно, не относилась и оставалась запертой в одиночестве. Наконец вывели и меня, заковав по рукам и ногам в железные цепи. В гараже уже ждал автозак. Каким же было мое удивление и непомерная радость, когда на сидении уже ждала Лилиана. «Господи, я буду не одна!» – обрадовалась я. Когда машина тронулась, Лилиана что-то затараторила на испанском. Я уже научилась понимать ее, не зная языка, так что стало ясно, что везут нас на самолет для отправки в следующий транзитный пункт. Часов шесть нас везли без воды и еды в неизвестном направлении. Не кормили по очень простой причине – в туалет нас водить никто не собирался, так что терпите, как хотите.

Машина подкатила к стоянке грузового терминала аэропорта города Харрисбург, штат Пенсильвания. На асфальтированной площадке, сплошь залитой дождевой водой, стояло несколько больших автобусов, а вдалеке виднелся огромный белый самолет, из которого выводили заключенных в рыжих робах. Измученных мужчин и женщин оставляли мокнуть под холодным дождем, пока маршалы в длинных черных плащах с капюшонами, защищавшими от непрекращающегося ливня, по одному проводили их досмотр и отправляли по автобусам.

Нам в автозаке выдали коричневые бумажные пакеты с чипсами и пакетиками сока, и мы около часа просто наблюдали эту печальную картину, от которой плакала, казалось, сама природа. Наконец на смену выгруженным заключенным на досмотр стали выводить зэков из нашего автомобиля. Подошла моя очередь. Нас с Лилианой, единственных женщин среди, наверное, сотни мужчин-заключенных, оставили у самой турбины самолета. Проливной дождь в одно мгновение намочил мои волосы, лицо, тюремную робу. Я стояла, закрыв глаза и подставив лицо под холодные капли дождя, которые смешивались со слезами безмерного счастья от возможности наконец хоть на мгновение встретиться с природой после 10-месячной затхлости тюремных подвалов. «Пускай через несколько минут нас снова ждет долгая разлука, – думала я, – но маленький момент счастья будет только моим, и никто не сможет забрать этой радости». Грубый маршал выкрикнул мое имя – пришло время подниматься по железному скользкому трапу на борт воздушного судна.

Внутри все выглядело как обычный салон эконом-класса – два ряда синих кресел, если не считать, что вместо стюардесс были вооруженные люди в военной форме. Очень сложно объяснить уровень панического страха, когда ты находишься на борту самолета, слышится рев турбин, и судно медленно набирает скорость, скользя по взлетной полосе, а ты сидишь, скованный по рукам и ногам железными цепями. Случись авария, у тебя гарантированно нет шансов выжить. Заключенные возле меня тихо перешептывались – так мне удалось узнать, что наш борт направляется в Оклахому, в транзитный центр, откуда заключенных распределяют по федеральным тюрьмам для отбытия наказания. Через проход от меня посадили Лилиану – она жалобно посмотрела на меня, вздохнула и закрыла глаза. Я знала, что она боится летать.