Мария Бутина - Тюремный дневник

Немного послушав эти потуги, чтобы не обидеть девушку, я предложила продолжить сама, в порядке очереди, как мы договорились, и, взяв книжку, начала читать, медленно и с интонацией, как когда-то читала мне бабушка.

– Так, стоп, – вдруг прервала меня Фейт. – А что такое Солнечная система?

Я удивленно посмотрела на нее и поняла, что космос мы будем изучать с самых азов.

– Давай я тебе лучше покажу, – улыбнулась я и, взяв в руки маленький огрызок карандаша, стала рисовать прямо на стене солнце и восемь планет нашей Солнечной системы.

Фейт завороженно смотрела, как на маленьком, не занятом безумными монстрами и мольбами о помощи пространстве железной стены появляются планеты, а вот и огромное солнце. Я рассказала ей про знаменитых астрономов, а потом и про первого человека в космосе – Юрия Гагарина, гражданина СССР.

– Так, стоп, – снова остановила меня Фейт, – а что такое СССР?

– Это моя родина, Фейт, но этой страны больше нет, к сожалению, – вздохнула я. – А теперь – спать. Завтра продолжим.

Но Фейт так и не узнала, что это за страна. Ранним утром ее перевели в другую камеру, оставив меня в одиночном карцере. А после обеда меня, заковав в кандалы, повели к начальнику тюрьмы.

– Здравствуйте, заключенная Бутина, – встал из-за стола пожилой крепкий мордатый мужик, одетый в грубую фланелевую рубаху и потертые джинсы в сочетании с тяжелыми армейскими ботинками и бейсболкой, которая, правда, лежала в стороне, а не покоилась на его растрепанной седой шевелюре.

Людей такого склада я повстречала немало, в основном на аграрных просторах Среднего Запада США: в Южной и Северной Дакоте, Небраске, Висконсине и Миннесоте, а в самой концентрированной массе, конечно же, на съездах Национальной стрелковой ассоциации США. Их называют «реднеки» или, в переводе на русский, «красношеие» – это насмешливое прозвище жителей американской глубинки. Происходит это прозвище от того, что много работающие под открытым небом люди получают характерный загар шеи и плеч. Они любят пить пиво и не любят геев, они пахнут машинным маслом, а под кроватью у них собран целый арсенал различного вооружения, начиная от небольших пистолетов и ножей и заканчивая противотанковыми гранатами. Каждый реднек очень ждет того несчастного домушника, который отважится забраться к нему в дом.

Рабочий кабинет начальника тюрьмы был завален всякой всячиной: на полках, столе и этажерках громоздились какие-то книги, картины, разные шкатулочки, пустые коробки, деревянные статуэтки, кошачьи миски, дротики для дартса и еще куча хлама. Позади мужчины во всю стену растянулся огромный тряпичный желтый флаг с изображением гремучей змеи, свернутой в клубок и готовой нанести удар. Под изображением змеи имелась надпись: «Не наступай на меня». Я знала, что это гадсденовский флаг – исторический флаг США и один из символов либертарианства. Он стал символом американского патриотизма, несогласия с правительством и поддержки гражданских свобод.

– Меня зовут мистер Купер. Я директор этой тюрьмы, – представился мужчина.

– Здравствуйте, – испуганным голосом ответила я, – меня зовут Мария Бутина. Извините, руку я вам пожать не могу.

– Мне известно, кто вы, – ответил мистер Купер, – присаживайтесь, пожалуйста.

«Я так и знала, они подняли мои документы и обнаружили, что меня никогда не должно было быть в общем отделении. Шпионы, пусть и только на бумаге, заслуживают карцера. Но «пожалуйста?! присаживайтесь?!», – подумала про себя я, – что-то новенькое».

Я тихонько прошла между грудами вещей и присела на краешек мягкого кожаного кресла в углу кабинета. Это было очень необычное ощущение после бетонных и железных кроватей. Я молча внимательно смотрела на директора тюрьмы, ожидая, что же будет дальше.

– Шоколадку будете?

– Что, простите?

– Шоколадку будете? Вы же без завтрака, – он со скрипом выдвинул нижний ящик стола и протянул мне маленькую плитку шоколада в обертке с изображением американской стодолларовой банкноты. – Ешьте, ешьте, – добавил он. – Только пусть это останется между нами. Мне не положено давать шоколад заключенным.

– Спасибо, – я протянула закованные руки и взяла маленькую плитку. Не зная, что означает эта странная доброта, я предпочла просто держать ее в руках, пока ситуация не прояснится, хоть есть и хотелось невероятно.

– Мария, – неожиданно он назвал меня по имени. – Ваши адвокаты обратились ко мне с прошением перевода вас из изолятора в общий режим. Я хотел бы поговорить с вами об этом лично. Я сам не вижу препятствий вашему нахождению с другими заключенными и понимаю, как это страшно быть запертой в отделении административной сегрегации в одиночной камере, но я не могу этого сделать. Вы на днях записали видеообращение, которое теперь крутят по телеканалам всего мира. Посмотрели его также и в службе маршалов. Так они узнали, что мы определили вас на общий режим, где вас, учитывая вашу статью обвинения, быть не должно. В моей тюрьме вы по запросу службы маршалов, они платят за пребывание здесь, они же определяют условия, в которых заключенные должны находиться. Я не могу вернуть вас обратно, на общий режим. Маршалы полагают, что для вашей безопасности вы должны быть изолированы. У них есть основания полагать, что КГБ, ну, знаете, российская спецслужба, попытается вас убить.

– Извините, – тихо сказала я, собравшись с силами, – но КГБ больше нет.

Не заметив моего комментария, мистер Купер продолжил:

– Если честно, я считаю, что вы ни в чем не виноваты. Это все эти игрища вашингтонских политиков. Они просто сделали из вас козла отпущения за собственные просчеты во внутренней политике. Они думают: мы, реднеки, тупые фермеры и ничего не видим, но это далеко не так.

– Спасибо, – прошептала я.

– Так вот, я почитал про вас, вы молодец с вашей оружейной организацией, смелая вы девушка, что сказать. Знаете, я тоже член НСА, и на всех съездах был. Но, Мария, не в моих полномочиях перевести вас в общий барак к другим заключенным. Вы должны быть в сегрегации.

Я смотрела на него безучастным, лишенным надежды взглядом. «Понятно, – думала я. – Но сколько же еще издевательств мне предстоит вынести?»

– Но вы мне нравитесь. Я думаю, что все это нечестно, Мария, – продолжил он. – Давайте так, я вам намекну: скажем, если бы этот разговор состоялся через неделю, вас бы тут уже и не было, – улыбнулся он.

– Меня заберут во вторник? – догадалась я. Директор, как я поняла, намекал на перевод в колонию, место, где мне предстояло пробыть все оставшееся время до выдворения из США.

– Я вам этого не говорил, но повторюсь, через неделю вас тут бы уже не было, – снова приветливо улыбнулся мистер Купер.