Мария Бутина - Тюремный дневник

«Это плохой знак, – подумала про себя я. – Случилось что-то нехорошее». Этот надзиратель никогда не провожал меня от двери до двери, а обычно ждал на входе в отделение, открыв мою дверь с контрольного пульта. Все внутри будто сжалось в комочек от страха.

– Офицер Браун, что случилось? – аккуратно спросила я, но он в ответ только кивнул головой в сторону двери. Это было совсем плохо.

Я надела тюремные тапочки и послушно пошла вперед, как полагалось заключенной, а он проследовал за мной. Мы вышли из отделения и завернули в учебный класс, где меня ждал за партой консилиум из трех женщин: начальника распределительного отдела администрации тюрьмы мисс Хилтон – расплывшейся блондинки с немытыми волосами, свисающими сосульками на полные щеки, в узком, явно не по размеру синем пиджаке, начальника женского отделения – рыжеволосой мисс Спэрроу и психолога тюрьмы – мисс Сан Педро (единственное приятное лицо во всей этой компании).

– Садись, Бутина! – сказала мисс Спэрроу, кивком указав мне на стул напротив группы женщин-начальниц. – У нас есть разговор.

Я тихонько присела на краешек стула. Сердце, казалось, хотело выпрыгнуть из груди. Я посмотрела в глаза мисс Сан Педро, но она опустила глаза. Дело было очень-очень плохо.

– Бутина, вот на этом листке есть два номера телефона, – мисс Хилтон протянула мне белый лист бумаги с цифрами. – Узнаете?

– Да, мисс Хилтон. Это телефоны моих адвокатов, – ответила я, все еще не понимая, к чему она ведет.

– Вы давали кому-нибудь из вашего отделения телефоны ваших адвокатов, Бутина? – вмешалась в разговор мисс Спэрроу.

– Да, мисс Спэрроу. Одной девушке из отделения я написала телефоны моих адвокатов. Ее отпустили вчера, – ответила я, вспомнив, что пару дней назад написала эти цифры моей беременной чернокожей подруге-заключенной Калифе.

– А зачем вы пытались подкупить мисс Калифу? – продолжила мисс Хилтон, забрав из моих рук листок.

– Я?! Подкупить? Зачем? Что вы такое говорите?

– Вы пытались ее подкупить, чтобы она врала в суде в вашу защиту. Вы предлагали ей одежду, дорогую косметику и личный автомобиль, – ухмыльнулась мисс Хилтон.

– Конечно, нет, мисс Хилтон, – я смотрела на консилиум круглыми от удивления глазами. – Калифа сказала мне, что хотела бы рассказать всему миру про то, как мы поддерживаем друг друга в тюрьме, как важно сообщество, чтобы исправиться и стать лучше на свободе, вот я и дала ей номера моих адвокатов. Они могли бы помочь ей найти журналистов, которые будут готовы с ней разговаривать. Вы же понимаете, что только что вышедшую из тюрьмы беременную чернокожую женщину вряд ли ждут с распростертыми объятьями на CNN. Калифа просто хотела рассказать о нашей помощи друг другу, чтобы, быть может, такая же, как и она, бедная чернокожая женщина, оставшись беременной одна и услышав это, получила надежду на то, что везде есть хорошие люди, и она не одинока.

– Нет, Бутина. Вы пытались ее подкупить, чтобы она в суде сказала, что вы не шпионка, – не сдавалась мисс Хилтон.

– Мисс Хилтон, вы вообще о чем? Во-первых, сами подумайте – какой вес могло бы иметь в суде мнение заключенной, которую я едва знала пару недель? А во-вторых, у меня и денег-то нет, вы же в курсе, что мои адвокаты работают бесплатно, а мои родители в России пытаются собрать хоть какие-нибудь гроши через мой фонд. Так что я…

– Так, пытались подкупить – и точка, – оборвала меня на полуслове мисс Спэрроу. – Далее, Бутина, – это ваш почерк? – и она протянула мне другой листок бумаги с моими заметками для одной из заключенных моего отделения.

– Мой. Ее адвокат не приходил уже много месяцев, а у нее скоро суд. Она просто хотела понять, что написано в ее обвинительном заключении – она же почти не умеет читать, так что я помогала ей, выделяя и объясняя значимые моменты обвинения. В этом же нет ничего противоправного.

– Так, пытались влиять на суд, – утвердительно кивнула своим коллегам мисс Спэрроу, забрав из моих ослабевших рук листок бумаги. – Далее, Бутина, российские консулы и ваши друзья пытались передать вам книги.

– Побойтесь Бога, мисс Спэрроу, – в отчаянии сказала я, – они просто передали книги на русском в вашу библиотеку. Там ведь практически нет книг на моем языке. Я вовсе не претендую на то, чтобы быть их получателем. Их может прочесть любой, в порядке очереди, когда они появляются на нашей книжной тележке по вторникам.

– Так, пытались передавать секретные материалы, – продолжила мисс Спэрроу. – Все с вами ясно, Бутина. Вы не оставляете нам выбора. Офицер проводит вас в камеру. Вы будете переведены в режим «административной сегрегации».

– За что? Ведь я не нарушила ни один из пунктов правил. Я хорошо их знаю, вы же сами нам их выдали в голубой книжечке! – пыталась апеллировать я.

– А не все правила, Бутина, написаны в правилах! – громко и довольно улыбаясь, сказала мисс Хилтон. – Офицер Браун, уведите ее, – позвала она надзирателя.

– Мисс Сан Педро, так же нельзя. Вы же знаете, сколько я была в одиночке – больше двух с половиной месяцев. Вы же сами говорили, что это пытка, это бесчеловечно. Я больше не могу там, – взмолилась я, пытаясь найти поддержку у единственного доброго человека в этой компании.

– Мария, – строго начала мисс Сан Педро, немного помолчав, и подняла на меня красные заплаканные глаза, – я должна вас спросить: вы планируете пытаться убить себя? – она слегка, почти незаметно помотала головой, давая мне подсказку, как нужно отвечать на предстоящую череду вопросов. Это было единственное, чем она могла мне помочь. Мы обе знали, что ответь я утвердительно, к моему уже явно неизбежному режиму «административной сегрегации» добавили бы 24 часа в сутки смирительную рубашку и, быть может, даже смирительный стул, к которому исключительно для «собственной безопасности» привязывали тех, кто вел себя неправильно.

– Нет, мисс Сан Педро, – ответила я, собрав в себе все остатки жизненных сил.

– Хорошо, – выдохнула она.

Вошел офицер Браун и проводил меня в камеру, замуровав меня снова одну на неизвестное количество дней или месяцев.

Увидев это, девчонки всполошились и стали пытаться узнать у надзирателя, что могла нарушить та, кто меньше всего на свете могла нарушить хоть что-нибудь. Но офицер молча вышел из отделения и закрыл дверь.

Ситуация прояснилась к вечеру, когда Кассандра смогла долгими мольбами упросить только что заступившую на ночную смену мисс Диаз «забыть» закрыть мое окошко для еды на пару минут. Вся черно-латиноамериканская стая слетелась к моей двери. Разговор начала Кассандра:

– Так, Бутина. У нас мало времени. Слушай, они разговаривали со всеми нами про тебя, пытались заставить нас придумать, что ты сделала что-то плохое, и обещали помочь скостить сроки. Мы сказали, чтобы они шли в жопу. Слышишь, бро, мы все послали их в жопу. Мы, может, и черные преступницы, но помогать этим белым задницам упрятать тебя в изоляцию мы не будем. Ты ничего не сделала ни сейчас, ни там, на воле, – это был первый раз, когда Кассандра сказала мне, что верит в мою невиновность. – И не думай на Калифу, бро, она ничего тоже не сказала про телефоны. Когда вы разговаривали, все это видела Хелен. Она сама пошла к мисс Спэрроу и все про тебя придумала. Ты ж знаешь, что у меня свои источники, – хитро улыбнулась она. – К Хелен вчера приходили ФБР и все записали, а взамен пообещали свою помощь.